лейтенант с самым непринужденным видом унес кейс с собой, не имея ни малейшего представления о том, что находится внутри.

Ему казалось, что от кейса было бы гораздо легче избавиться, не будь на нем формы. В форме он казался себе заметным, как розовый жираф, и почти физически ощущал тысячи взглядов, направленных на него со всех сторон: вокруг была чертова уйма окон, автомобилей и прохожих, которым почему-то не сиделось дома или на своих рабочих местах. Это обилие праздношатающихся бездельников заставило Углова пожалеть о достославных андроповских временах, которые сам он помнил довольно смутно, но о которых доподлинно знал одно: любой субъект, слонявшийся без дела в разгар рабочего дня, мог быть взят за задницу и препровожден в отделение на предмет выяснения личности и проведения профилактической работы.

Глядя на прохожих. Углов испытывал самую настоящую обиду: все эти люди торопились по своим повседневным делам, в то время как он, офицер милиции, тащился домой с уликой недавно совершенного преступления в руке и с тяжким грузом на совести. Это было не раскаяние — в существование подобных вещей Углов попросту не верил, — а страх неминуемого разоблачения. Он был неплохо знаком с тем, как работает машина правосудия, и Надеялся только на то, что все это как-нибудь само собой рассосется и останется незамеченным. Трупы они вывезли на свалку, а там, даст Бог, те угодят под нож бульдозера раньше, чем их кто-нибудь обнаружит.

Вспомнив, как они вывозили трупы. Углов зябко поежился и ускорил шаг, словно пытаясь убежать от собственной памяти, в который уже раз поразившись тому, как резко, в считанные минуты, изменилась его жизнь.

Проблемы, казавшиеся ему неразрешимыми вчера, сегодня превратились в ничего не значащий хлам: неудачно выбранная работа, никак не желающая складываться личная жизнь, хамские манеры Шестакова, мечта разбомбить Старый Оскол — все это была ерунда, пшик, пустой звук наподобие того, что с таким удовольствием издавал Шестаков, наевшись накануне бобов. «Все правильно, — с вялым отчаянием подумал Углов. — Вчера я был ментом, а сегодня — убийца.»

Все получилось как в страшном сне, путанно и глупо. Не было никакой нужды вывозить на свалку оба трупа — в конце концов, Шестаков был избит до полусмерти, и выстрел, произведенный лейтенантом, можно было считать вынужденным, но в дежурке был не один, а два трупа, и, чтобы скрыть первый, нужно было Прятать и второй. Углов даже не мог припомнить, что именно он городил сбежавшимся на звук выстрела людям: кажется, что-то насчет того, что Шестаков чистил пистолет и нечаянно выстрелил... Он нес эту чушь, прислонившись спиной к двери, за которой сержант, хлюпая кровавыми соплями, прятал мертвецов под стол и затирал носовым платком кровавые пятна на полу. «Чем не триллер?» — с истеричным смешком подумал Углов и быстро оглянулся по сторонам: не видел ли кто-нибудь, как он хихикает. Он решил, что, если вся эта история каким-нибудь чудом сойдет ему с рук, он непременно уволится из органов и поищет работу поспокойнее.

«А неплохо было бы просто исчезнуть, — размечтался он, торопливо шагая от станции метро к своему дому. — Обрубить одним махом все концы и раствориться в воздухе. А Шестаков пусть расхлебывает кашу, которую заварил. Только куда бежать? Чтобы исчезнуть, нужны сумасшедшие деньги...»

Его вдруг обожгло внезапной догадкой: а ведь в кейсе наверняка деньги! И не просто деньги, а вот именно сумасшедшие, огромные, фантастические деньги! А он-то, дурак, хотел выбросить чемодан, даже не потрудившись заглянуть в него хоть одним глазком! Не замедляя шага, Углов незаметно взвесил кейс в руке.

Он понятия не имел, сколько должен весить набитый деньгами чемодан, но пришедшее ему на ум предположение превратилось в твердую уверенность гораздо раньше, чем он достиг дверей своего подъезда.

Уже потянув на себя оснащенную чрезвычайно упрямой пружиной дверь. Углов спохватился и посмотрел на часы. Получившая свободу дверь сладострастно бабахнула, как корабельная пушка, и по всему подъезду прокатилось эхо, а надтреснутое стекло, врезанное в верхнюю четверть дверного полотна, гнусно задребезжало, собираясь вылететь, но, как всегда, не вылетело.

— Чтоб ты сгорела, — пробормотал Углов, адресуясь к двери, и снова уставился на часы, пытаясь понять, который сейчас час. Мысли разбегались, как тараканы, и он никак не мог сообразить, жена сегодня работает или сидит дома. Взяв себя в руки и успокоившись, он посмотрел на циферблат в третий раз и наконец все стало на свои места: была пятница, половина десятого утра, и супруга лейтенанта Углова давным-давно отправилась в свою контору — полировать задом стул и строить глазки клиентам. Это было просто расчудесно: углядев чемодан, эта курица не успокоилась бы до тех пор, пока не сунула бы туда свой любопытный нос. Ей наплевать, вещдок это или вообще бомба, подумал лейтенант, снова берясь за дверную ручку и с натугой открывая дверь. Подумать страшно — показать ей этот кейс.

Особенно если внутри действительно деньги... Завтра же полгорода будет в курсе, а через день весть докатится и до тещиной деревни. К тому времени у этой дуры уже будет норковая шуба и стиральная машина-автомат, а у него, лейтенанта Углова, уютное место на нарах, а то и пуля в башке...

Дверь снова бабахнула, целясь наподдать под зад, но Углов хорошо изучил ее норов и успел увернуться.

«Разве это жизнь? — с горечью подумал он, поднимаясь по заплеванной лестнице. — Только и успевай уворачиваться...»

Он отпер дверь и шагнул в душный полумрак прихожей. Из-за приоткрытой двери туалета вкусно пахло жареной рыбой — запах просачивался снизу через вентиляционную отдушину. Углов никогда не мог понять, как это получается, что запах с соседской кухни попадает к нему в туалет, и наоборот, но такова была суровая правда жизни, и к тому же лейтенанту сейчас было не до запахов.

Торопливо раздевшись, он бросил китель в ванную, чтобы потом на досуге застирать темневшее на рукаве кровавое пятно, и, держа кейс в руке, прошел в гостиную. Он сел в кресло, положил чемодан к себе на колени и довольно долго колдовал над замками, подбирая код. Наконец замки щелкнули, сдаваясь, и Углов осторожно поднял крышку, в последнюю секунду ужаснувшись тому, что делает: в чемодане действительно могла оказаться бомба.

Его ждало разочарование: в кейсе не оказалось не только бомбы, но и денег. Там лежала смена белья в прозрачном полиэтиленовом пакете, электробритва «Филипс» в пластмассовом чехле, туалетные принадлежности, пара носовых платков, одна аудио— и две видеокассеты, компьютерная дискета без наклейки и конверт с фотографиями, оказавшимися при ближайшем рассмотрении копиями каких-то накладных. Лейтенант напряг зрение, разбирая почерк, и выяснил, что накладные были на мясные консервы и, кажется, бананы.

— Вот говно, — вслух сказал он, бросая конверт с фотокопиями обратно в чемодан. — При чем здесь бананы?

Бананы действительно как-то плохо вязались с майором ФСБ, тем более что в чемодане были даже не накладные, а их фотокопии. Углов включил телевизор и, испытывая слабый интерес пополам с сильным отвращением, скормил видеомагнитофону одну из обнаруженных в кейсе кассет. Когда на экране появилось черно-белое изображение, оба этих чувства усилились: на кассете был любительский порнофильм, снятый каким-то неумехой с неудачно выбранного ракурса и вдобавок с приличного расстояния. Трое каких-то мужиков, один из которых по виду напоминал кавказца, другой сильно смахивал на большого начальника без штанов, а третий был просто тупым и вдобавок пьяным до остекленения куском сала, парились в русской бане в компании кучи визжащих баб, сосчитать которых было трудновато из-за того, что они все время менялись, то исчезая из вида, то сплетаясь вокруг мужчин в тугие шевелящиеся клубки, из которых во все стороны торчали разные интимные места.

Постепенно до Углова стало доходить, что это не просто групповуха, а какие-то важные деловые переговоры, заснятые явно без ведома их участников.

«Компромат, — подумал Углов. — Или, того хуже, материалы расследования.» О чем велся разговор, лейтенант так и не понял, хотя звук был записан отлично.

Речь шла о каких-то грузах, сроках поставки и формах оплаты. О характере груза никто ни разу не упомянул, и Углов решил, что это, наверное, как раз те самые консервы и бананы, которые значились в накладных. Легче от этого не стало: он никак не мог взять в толк, какие секреты в этих совершенно безобидных продуктах питания? Контрабанда? С Поволжья в Москву? Бред...