и вдруг с треском рванул на себе ворот крахмальной сорочки, так что во все стороны брызнули оторванные пуговицы.

— Я ведь говорила, что тебе не надо больше пить, — с осуждением заметила жена. — Посмотри, во что ты превратил свою единственную приличную рубашку...

— Заткнись, курица!!! — неожиданно для самого себя гаркнул майор, едва не порвав голосовые связки. — Извини, — спохватившись, добавил он, — я не хотел тебя обидеть.

— Правда? — с холодным недоверием в голосе спросила жена и поджав губы в спальню.

— Правда, — глядя ей вслед, ответил майор. — А может, и нет...

Он стащил с себя смокинг и с мстительным удовольствием зашвырнул в дальний угол. В левой половине груди опять засела тупая игла, которая мешала двигать рукой и не давала вздохнуть полной грудью, но майор мысленно отмахнулся от нее: отстань, не до тебя, и игла послушно исчезла.

Постышев снова взялся за телефонную трубку, но остановился, с сомнением глядя на дверь спальни.

Сквозь щель под дверью пробивался слабый свет: жена успокаивала нервы чтением.

— Мать твою, — пробормотал майор. — Не квартира, а Дом культуры. Ни минуты покоя!

Он отправился на кухню и, закурив, вынул из кармана трубку мобильника. «Ладно, — подумал он, набирая номер, — на худой конец, сойдет и Мешок.»

Мешок жил с бабушкой. Не с бабушкой вообще, а с родной бабушкой, которой было девяносто четыре года от роду и которая, похоже, испытывала злорадное удовольствие, наблюдая за тем, как любимый внучек мыкается, дожидаясь ее смерти в надежде заполучить квартиру в центре. Это обстоятельство всегда служило для коллег Мешка неиссякаемым источником бодрости и хорошего настроения, но сейчас майору Постышеву было не до смеха: трубку сняла старуха, и с первых же ее слов майору стало ясно, что Сизый нарвался на неприятности не в одиночку.

— Нету его, — проскрипела ядовитая карга в ответ на вежливую просьбу позвать к телефону внука. — Говорила я ему, засранцу, что не дождется он моей смерти. Сам раньше помрет на работе своей вонючей...

Постышев молча проглотил «вонючую работу» и попросил старуху вразумительно объяснить, что случилось с лейтенантом Мешковым и где он в данный момент находится.

— Да в «скорой», — не скрывая злорадства, сказала бабуся, — где ж ему еще быть. Сто раз ему, дураку, говорила, что в Москве фискалов не любят. Не послушал... Всю жизнь ябедничал, так ябедой и помрет.

— Вы бы полегче все-таки, — не сдержался Постышев. — Я, между прочим, его начальник.

Он тут же понял, что допустил ошибку. Старуха презрительно фыркнула.

— Напутал, — насмешливо проскрипела она. — Мне, милок, девяносто четыре года.., да я и смолоду вас, дерьмецов, не боялась.

— Да кто вас пугает! — раздраженно бросил в трубку Постышев. — Вас по-человечески просят ответить, в какой он больнице.

— Сам ищи, — посоветовала старуха, — тебе за это деньги платят, начальник. Пошевели задницей, авось и отыщешь, если повезет. Стукачей своих поспрашивай... А я вам сроду не помогала и начинать на старости лет не собираюсь.

С этими словами старуха бросила трубку.

— Что б ты лопнула, старая гангрена, — сказал майор в частые гудки отбоя.

Он набрал номер Пономарева. Лететь за тридевять земель этот симулянт, конечно, откажется, но может быть, он хотя бы знает, что за катаклизм произошел с его приятелями. Вряд ли майору станет от этого легче, но лучше все-таки быть в курсе, чтобы знать, что доложить начальству, когда оно спросит, куда, к чертям, подевались все его подчиненные.

Несмотря на поздний час, жена Пономаря не спала и, более того, была пьяна в стельку, что служило верным признаком отсутствия хозяина квартиры. Заплетающимся языком она сообщила майору, что Пономарь вернулся в больницу — наверное, опять за что-то зацепился своими ребрами. Во время разговора эта шалава пьяно хихикала, а на заднем плане Постышев без труда различил незнакомый бас, монотонно повторявший: "Иди сюда... Сюда, говорю, иди.

Иди сюда...".

— Б... — сказал ей майор Постышев и отключился, чтобы побороть мгновенно возникшее искушение напроситься в гости.

Он почесал в затылке, пытаясь сообразить, что же теперь делать, но тут в гостиной зазвенел телефон, Споткнувшись о табуретку, майор выскочил из кухни и схватил трубку: ему вдруг подумалось, что это звонит кто-нибудь из его орлов.

Это были не орлы. Это опять была пьяная жена Пономаря.

— Сам ты б... — сообщила она майору и брякнула трубку на рычаги.

Постышев крепко зажмурился, стиснул зубы и медленно досчитал до десяти, стараясь не замечать неприятной тяжести, которая опять возникла где-то слева за грудинной костью.

— Ты ляжешь наконец или так и будешь всю ночь топать по квартире? — недовольно спросила из-за двери спальни жена.

— Так и буду топать, — рассеянно ответил майор, думая о своем.

Собственно, думать ему не о чем. Было совершенно очевидно, что лететь к Мурашову придется лично и лично же выслушивать мнение старинного приятеля по поводу сделанных им аудиозаписей. Вряд ли он одобрит такую самодеятельность.

Представив себе формы, которые могло принять неодобрение Мурашова, майор подошел к книжному шкафу и, ухватившись за корешки, наклонил на себя четыре первых тома из полного собрания сочинений Вальтера Скотта. Просунув руку в образовавшуюся щель, он нащупал завернутую в полиэтилен рубчатую рукоять незарегистрированного «ТТ», и тут книги, как живые, вывернулись из-под его руки и с рассыпчатым грохотом посыпались на пол.

— Пропади все пропадом, — раздельно сказал майор и вынул пистолет из тайника. Обычно эта нехитрая операция проходила как по маслу, но сегодня, как видно, выдался какой-то особенно неудачный день: полиэтилен зацепился за какой-то невесть откуда появившийся гвоздь, с тихим треском лопнул и остался в глубине книжной полки, так что супруга майора, выглянув из спальни в своем роскошном шелковом пеньюаре, застала мужа стоящим с большим черным пистолетом в руке над грудой рассыпавшихся по ковру пухлых томов в неприлично розовых коленкоровых обложках.

— Сумасшедший дом. — сказала она голосом смертельно больного человека, которому не дают спокойно умереть, и закрыла дверь.

Майор услышал, как в замке дважды повернулся ключ, и криво улыбнулся: жена, похоже, решила, что у него белая горячка, и принимала меры предосторожности, свято веря в то, что картонная дверь способна задержать взрослого мужчину с пистолетом больше чем на полторы секунды. «Ну и денек», — подумал он, с сомнением вертя пистолет в руках. Он вдруг вспомнил, что придется проходить таможенный досмотр, и попытался решить, что лучше; поехать безоружным или предъявить в аэропорту служебное удостоверение.

— Спокойствие, собранность и деловитость, — вслух напомнил себе майор Постышев и подумал, что в чем-то жена была, несомненно, права: ему не стоило гак налегать на дармовую выпивку.

Он встряхнулся, вернул пистолет в тайник, снова протопал на кухню и сварил кофе: ложиться спать уже не имело смысла. Сидя на своем любимом месте у окна и прихлебывая обжигающую жидкость, он принялся методично обзванивать приемные отделения больниц, надеясь хоть что-нибудь разузнать о судьбе подчиненных. Он послал их на Черкизовский рынок с абсолютно бессмысленным заданием, только чтобы не путались под ногами и дали ему спокойно разобраться с Михеичем. Что же, это на рынке их так измочалили? И при чем тут в таком случае Пономарь, который вообще должен был лежать дома на диване и караулить непутевую жену?

То, что в дело оказался каким-то образом замешан Пономарь, наводило на определенные мысли, но майор решил пока что не торопиться с выводами и для начала найти этих разгильдяев.

Ему повезло с четвертого раза: в приемном отделении одной из больниц заспанная сестра сообщила ему, что больные с перечисленными фамилиями действительно поступили в травматологию. Не прерывая