Было уже темно, когда Грушин подошел к КПП. Он, не торопясь, прикурил сигарету, бросил ее в мусорницу и лишь после этого толкнул дверь. Солдат дернулся, вскинув руку к виску. Майор с ленивым достоинством козырнул и произнес:

– Спокойной ночи, сынок.

Солдат неуверенно повертел в руках заклеенную скотчем картонку, а затем окликнул:

– Товарищ майор! Разрешите обратиться?

– Разрешаю, – улыбнулся Грушин, не ожидая такого четкого исполнения уставных отношений.

– Тут какой-то сумасшедший приходил, сказал, что ему девка в киоске дала…

– Куда дала? – улыбнулся майор. – И сколько раз?

– Картонку какую-то.., для командира бригады. Но командир-то в Чечне, а подполковник Кабанов вернется ночью. Мужик говорил – «срочно», вот я вам и отдаю.

Майор взял картонку, повертел в руках, подошел под фонарь, сорвал скотч, развернул и прочел. Получалась какая-то хрень: какая-то Валя, киоск на площади России. «Черт знает что! Неужели мои ребята на нее наехали? Вот свиньи!»

Он вспомнил прошлогодний случай, когда спецназовцы пытались на праздник города взять водку в киоске, несмотря на запрет Цветкова торговать спиртным.

– Пойду разберусь.

– Вам бумага, товарищ майор?

– Мне.

Майор еще раздумывал, стоит ли спешить.

До десяти вечера оставалось двадцать минут, мог и не успеть. Но тут сработала связь, и заждавшийся сержант с блокпоста на московском шоссе поинтересовался у часового, выехала ли смена.

Звонили не дежурному по части, а неофициально, боец бойцу, чтобы не подставить ребят.

– Выехали, уже полчаса как выехали. Слышишь, Сидоров, они уже должны быть у вас.

Не случилось ли с ними чего?

– Кто ехал на блокпост?

– Ваши, товарищ майор, из отделения сержанта Куницына.

«Мать их…», – подумал Грушин и побежал по аллее.

Уже возле улицы его догнал УАЗик.

– Товарищ майор, подвезти?

– Тебя кто направил?

– Часовой с КПП позвонил. Дежурный по части разрешил.

– Гони на площадь России!

Валька решила ждать до последнего. Она услышала, как завизжали тормоза, как ярко сверкнули фары военного УАЗика и бросилась к нему.

– Товарищ командир, – затараторила она, всхлипывая и причитая, – Машка сказала, что у Леонарда ружье с прицелом есть. А она Прошкину сболтнула. Быть беде!

Грушин не сходу въехал. О существовании какой-то там Машки он не знал, но, услышав фамилию Прошкин, напрягся:

– Где он?

– Не знаю, у Леонарда ружье есть! Она Прошкину сказала!

– Садись, дом покажешь, – крикнул Грушин.

Валька бросилась к киоску, сунула замок в пробой и, дважды повернув ключ, спрятала его в глубокой и тесной ложбинке на груди.

– Быстрее! – крикнул Грушин, отрывая Вальку от замка, который та усиленно дергала, чтобы проверить, закрылась ли дужка.

Грушин еще издалека увидел «Урал» и водителя. Тот, как всякий служивый водила, по звуку определил приближение машины, соскочил на траву, прямо на брошенный окурок, и, когда Грушин выскочил из машины, стоял перед майором в полной красе по стойке «смирно», все пуговицы были застегнуты, ремень подтянут.

– Товарищ майор, разрешите доложить.

У меня поломка, – капот у машины был открыт, – произошла вынужденная задержка.

– Ты мне не ври!

И тут Грушин услышал шум в доме. Офицерам спецназа в связи с последними событиями было разрешено ходить по городу с оружием.

Грушин не стал тратить время на разговоры с водителем, который наверняка продолжал бы покрывать однополчан, рассказывая бредни про засорившийся карбюратор, загоревшуюся свечу, про то, что подъехали к дому долить воды в радиатор.

С пистолетом в руке Грушин бросился к дому. Сразу стало понятно, как в дом вошли спецназовцы: на крыльце валялась разломанная надвое дверь.

– Уроды! – пробормотал майор Грушин и вбежал в гостиную., В это время Прошкин уже держал в руках снайперскую винтовку. Уманец же, зверски оскалившись, приподнял за волосы голову Леонарда правой рукой, а два растопыренных, напряженных, как прутья арматуры, торчащие из бетона, пальца левой руки вплотную приблизил к глазам коммерсанта.

– Ты, урод, хоть понял, что теперь тебе конец? – сказал Уманец. – Сейчас я тебе глаза выдавлю, снайпер гнойный! Думал, мы до тебя не доберемся?

Грушин заподозрил, и не без основания, что Леонарда пытают давно и умело, если уж раздели догола.

– Отставить! – крикнул он.

Но спецназовцы уже завелись до такой степени, что даже окрик командира не смог их остановить.

– Погоди, майор, мы его сейчас кончим, – попросил Куницын.

– Иван Ильич, появись через пять минут, прошу! – Прошкин молитвенно приложил руку к сердцу.

– Христом-Богом молю, за наших ребят, – прошептал Маланин. – Если бы не мы, он бы и вас прикончил.

– Отставить! – рявкнул Грушин и тут же выстрелил в потолок.

Этот выстрел, громкий и неожиданный, все решил, из спецназовцев словно вышел воздух.

– Не успели, бля, – сказал сержант Куницын, бросая гомика мордой вниз. Тело вздрогнуло.

«Живой», – с облегчением подумал майор Грушин.

Прошкин продолжал держать снайперскую винтовку на вытянутых руках.

– Вот она. Вот она, падла, товарищ майор.

Из этой штуки выродок наших ребят уложил одного за другим, – Прошкин бережно приблизил снайперскую винтовку Драгунова к своему лицу и, как наркоман с листочка бумаги втягивает в себя белый порошок кокаина, втянул запах затвора. – Порохом пахнет. Недавно стрелял!

– Не стрелял я в людей! – из лужи крови пролепетал Леонард.

– Не стрелял! А кто стрелял? Она сама стреляла, что ли? И ноги у нее есть, и пули сами вылетали? Вот она, товарищ майор, и его отпечаточки на ней присутствуют.

– Успокойтесь, мужики, – майору Грушину, с одной стороны, было не по себе, а с другой – его охватило радостное возбуждение. «Неужели страху конец? Неужели его ребята смогли взять снайпера прямо на дому?»

– Телефон здесь есть?

Мальчишка, сидевший в углу и дрожавший, сквозь слезы наконец заговорил:

– Да, товарищ командир, есть телефон, – и, забыв, что абсолютно голый, побежал в соседнюю комнату и притащил трубку радиотелефона. Он напоминал собаку, которая сбегала за тапками хозяина.

Грушин, сверяясь с визиткой, набрал номер телефона офицера ФСБ, с которым разговаривал накануне. Номер гостиничного телефона был написан шариковой ручкой.

Три офицера ФСБ, выдернутые из постели, появились почти мгновенно (до гостиницы было рукой подать): двое – слегка выпившие, третий – абсолютно трезвый. У эфэсбэшников была договоренность пить строго по графику: если двое выпили, один должен оставаться трезвым, и, наоборот, если один пьет с женщиной, то двое его страхуют.