дорожку, ведущую от укрытия к асфальту.

Уманец на всякий случай набросил жилет и нахлобучил каску, готовый в любой момент прийти на помощь сержанту Прошкину. Тот же прятался за углом блокпоста.

– Выходи из машины, – крикнул Прошкин, – руки на крышу и без резких движений! – для убедительности он передернул затвор автомата.

Дверца «Жигулей» отворилась, и из автомобиля выбрался высокий мужчина в черном плаще. Длинные волосы на затылке были собраны в хвост. Он держался неестественно прямо для человека, находящегося под прицелом. Без страха, без торопливости он повернулся к автомобилю лицом и положил ладони на мокрую крышу.

Сержант Прошкин выждал несколько секунд:

– В машине еще кто-нибудь есть?

– Никого, – глухо ответил мужчина.

Прошкин выбрался из-за укрытия и, светя перед собой фонариком, приблизился к мужчине.

– Паша, держи его на прицеле, – бросил он в узкую щель окна и, повесив автомат на плечо, принялся обыскивать приезжего. Убедившись, что при нем нет оружия, Прошкин распорядился:

– Лицом ко мне! Документы! – в руках сержанта оказались техпаспорт и права. – Откуда едете? – наконец, перешел он на «вы».

– По-моему, мы знакомы, – мягко сказал Холмогоров, принимая документы.

Прошкин несколько раз моргнул, затем его губы тронула улыбка:

– Да, вы священник, на похороны приезжали.

– Не совсем так, но мы еще до этого в ресторане виделись.

Куницын, глядевший из окна, тоже узнал Холмогорова, смутился, вспомнив происшедшее в ресторане. Он торопливо сбросил бронежилет, каску и уже без оружия вышел к машине.

– Извините, тогда некрасиво получилось, – он не знал, куда деть руки.

Холмогоров сгладил замешательство, сам протянул ладонь:

– Я все понимаю.

– Автомат убери, – крикнул Куницын Прошкину, – все-таки священник перед тобой.

– Я не священник.

– Может, зайдете? – предложил растерявшийся Куницью.

Неожиданно для него Холмогоров согласился.

– Добрый вечер, – мягко произнес он, заходя в помещение блокпоста.

Двигатель машины продолжал работать. Уманец тут же сгреб со стола карты и спрятал их под каской.

– У нас тут не очень… – развел руками Куницын. – Недавно заступили, еще не обжились.

Чаю хотите?

– Можно, – Холмогоров присел у стола.

Куницын сунул спичку в печь. Скомканная газета тут же занялась, а вслед за ней и тонкие сосновые щепки, желтые, смолистые.

– Я смотрю, вы тут почти все собрались, – глядя на ОМОНовцев, сказал Холмогоров.

Все без исключения отводили глаза, каждому казалось, будто Андрей Алексеевич видит его насквозь.

– Что значит – почти все? – спросил Куницын.

– Вас было девять человек на кладбище? Вечером, после похорон, – напомнил Холмогоров.

– Троих уже нет, – выдавил из себя Уманец.

– Знаю. Где же шестой? – спросил Холмогоров.

– С ума сошел. Теперь с утра до вечера на улице сидит, своих не признает… – и Куницын коротко рассказал о неизвестно где пропадавшем друге и о том, каким странным образом он объявился, а теперь всех друзей по оружию называет мертвыми.

– Так я и думал. Я к нему подойду, поговорю.

ОМОНовцам показалось, будто мужчина в черном знает о них все, будто он уже давно незримо присутствует с ними рядом, видит, что они делают, читает их мысли.

– Я был близко от могил, слышал, как вы клялись.

Лицо сержанта Куницына снова сделалось серым. Он готов был произнести, что сам виноват во всем, но Уманец успел сказать раньше его:

– Да, мы были там вдевятером, теперь лишь пятеро нас осталось.

– Злоба рождает злобу, – сказал Холмогоров, – месть рождает месть и смерть рождает смерть.

– Легко говорить тем, кто там не был, – усмехнулся сержант Уманец, нагло глядя в глаза Холмогорову. Он злился на себя за первую нерешительность и теперь пытался отыграться.

– Обычно люди думают только о себе, – глядя на танцующее в печке пламя, сказал Холмогоров. – Все конфликты, недоразумения они воспринимают с одной позиции. Тяжело стать на сто-" рону врага и понять, о чем он думает. Наш враг – это зеркало, в котором мы отражаемся. Выпущенная тобою пуля непременно вернется.

– Почему это мною? – возмутился сержант Уманец.

– Ты разве не стрелял?

– Военный должен стрелять.., работа такая, – упрямо ответил Уманец.

Холмогоров чувствовал, как постепенно ОМОНовцы настраиваются по отношению к нему враждебно, не желая, чтобы копались в их душах. Закипел чайник. Сержант Куницын заварил чай в больших алюминиевых кружках, заливая чаинки крутым кипятком.

– Вы бы двигатель заглушили, чего зря бензин жечь? – предложил Иван Маланин.

Холмогоров утвердительно кивнул. Маланин выбежал на улицу, заглушил двигатель и принес ключи.

– Странно, у вас в машине нигде иконки не видно. Наши ребята иконки и крестики в кабинах навешали. Даже в БТРах теперь иконостасы, как в церкви.

– Бог должен быть в душе, – улыбнулся Холмогоров. – Потому повсюду иконы и навешали, что сомневаются, а есть ли у них в душе Бог.

– Значит, не надо иконки вешать?

– Почему? Можно и повесить. Сомневаться не надо, остальное – не так важно.

– Странный вы человек. Я вас еще тогда в Доме офицеров заприметил. Очень прямо вы ходите.

– Что в городе говорят? – не обращая внимания на замечание, спросил Холмогоров.

– Всякое, – вздохнул Куницын. – Одни говорят, что снайпер – чеченец, другие – будто чечены нашего наняли, третьи – будто это бандиты с ОМОНом разобраться решили, чтобы потом все на чеченцев списать.

– Понятно. А вы-то сами что думаете?

– Ничего мы не думаем, – поспешил заверить сержант Уманец. – Нам думать некогда и незачем. Есть приказ – выполняем, нет приказа – ждем.

– Что произошло в Чечне? – спросил Холмогоров.

И вновь все отвели глаза.

– Ничего, – буркнул сержант Уманец. – Воевали как обычно, зачистку проводили.

– Спасибо за чай, – Холмогоров отставил пустую кружку и стал у дверного проема, завешенного брезентовым пологом. – Не там вы ищете, – проговорил он, – нужно искать внутри себя. Тогда найдете, – он шагнул в моросящий дождь.

Тревожно мигал красным огнем светофор, укрепленный на шлагбауме. Сержант Куницын бросился на улицу. , – Ты куда? – крикнул вслед ему Уманец.

– Отстань!

Куницын нагнал Холмогорова у машины:

– Вы где остановились?

– Пока еще нигде.

– Я хотел бы вас найти.

– Зачем искать, если я уже рядом? – ответил Андрей Алексеевич.