написано:

«А я из танковой части. Часть Горобца, слышали? Так я оттуда. Командир машины. Ещё вчера немцев утюжил. Ну и скука же тут! Ну ничего, пробьюсь».

Я рассмеялся. Андрианов смеялся вместе со мной, только беззвучно.

Подошёл доктор.

— Лежите спокойно, Андрианов, — приказал он. — Вам надо лежать спокойно.

Андрианов что-то написал и протянул лист доктору.

— Острить можете, — заметил доктор и улыбнулся, — но только тихо.

Лейтенант замычал и тоже улыбнулся. Потом я заснул. Когда я проснулся, в палате уже горело электричество. Люба разносила обед. Андрианов ел. Он посмотрел на меня, помахал ложкой и улыбнулся.

— Хорошо кормят? — спросил я.

Лейтенант замычал и тоже улыбнулся. Потом я заснул.

…Я проснулся ночью. Было тихо. Это были те редкие минуты, когда никто не стонал. Я увидел Любу. Она переходила от койки к койке, прислушиваясь к дыханию людей. Когда она подходила ко мне, я закрыл глаза. Потом я почувствовал, как её руки оправляют моё одеяло, взял её за руку и открыл глаза.

— А вы не спите, — тихо проговорила Люба и улыбнулась своей широкой улыбкой.

— Не сплю. А вы-то когда-нибудь спите?

Она тихонько высвободила свою руку.

— Моё дело такое. А вам положено спать. Спите!

— Не хочу, — ответил я. — Посидите немного со мной. Ведь вы уже всех обошли. Моя койка последняя.

Она послушно села.

— Трудно вам здесь? — спросил я.

— Всем трудно.

Она смотрела на меня своими спокойными полуприщуренными глазами.

— Сейчас бы в лес на лыжах, — сказал я, — а потом — к огню. Вы откуда сами?

— Из Луги я, — тихо ответила Люба.

— Что ж вы там делали, в Луге?

— Училась. В медицинском техникуме. Врачом думала быть.

— И муж есть?

— Был. Всё было. Ну, вам спать надо.

Она сделала движение, чтобы подняться, но я опять удержал её.

— Нет, вы посидите, — попросил я. — Значит, всё было: и муж и дом, а теперь — ничего… Так?

— Выходит, так.

— Трудная ваша жизнь. Живёте среди страданий и стонов… И покоя вам нет.

— А на что он мне нужен, покой? — возразила Люба, и ресницы её дрогнули.

— Как на что? Иначе не забудешь о том, что было.

— Нет, — покачала она головой, — тогда бы и жить не смогла. Они меня, раненые, в жизни поддерживают. Я вижу, как они за жизнь цепляются, и сама цепляюсь. Силы много надо, чтобы жить сейчас.

Она провела ладонью по одеялу. У неё были длинные, заострённые пальцы.

— Вот тут, на вашей койке, одна девушка лежала. Тоже с контузией. Только у неё потом шея не поворачивалась. Всё по палате бродила, медленно так, как ребёнок двухгодовалый. Ходила и всё песенку пела. Про патефончик.

— Знаю.

— А ночью кричала всё: «Раненого забыли!» Она санинструктором была. Ночами сильно буйствовала. А днём всё бродила… Потом зовёт как-то меня и говорит: «Дай карандаш с бумагой, Я стихи напишу». Я ей дала. Она и написала… Хотите, покажу?

Она подошла к своему столику и вернулась с листком бумаги.

— Вот прочитайте.

Я прочёл:

— Что ж, она вам подарила эти стихи? — спросил я.

— Нет. Умерла она. Паралич и всё такое. Я и взяла листок на память. Прочту стихи, и легче станет. Бывает ведь так.

Она посмотрела на меня, улыбнулась, и ресницы её снова дрогнули. Потом она погладила меня по руке и встала.

— Ну, вы спите, — сказала она, притворно-строго сдвинув брови, — спать надо. А то я доктору пожалуюсь.

Я лежал и старался припомнить стихи. В них была какая-то исступлённая настойчивость. Потом кто- то застонал… Я не помню, как я заснул.

…Когда я проснулся, Андрианов ещё спал. Люба перекинула полотенце через плечо и с тазиком в руках подошла к Андрианову.

— Будем умываться, — приветливо сказала Люба.

Но Андрианов продолжал спать. Тогда она тихонько потормошила его за плечи.

— Довольно спать, соня! — Люба протянула проснувшемуся Андрианову кусочек мыла.

Лейтенант не поднял руки.

— Держите же мыло, — сказала Люба.

Андрианов нерешительно поднял руку и пошевелил пальцами.

— Андрианов! — вскрикнула Люба, и голос её задрожал. — Вот же мыло!

Лейтенант растерянно улыбнулся и стал шарить руками по одеялу. Я видел, как дрожат руки Любы, держащие тазик, и как вода плещется через край.

— Вы… видите меня, Андрианов? — шёпотом спросила Люба.

Лейтенант отрицательно покачал головой и провёл рукой по глазам. Он ослеп.

Люба поставила тазик на пол и выбежала из палаты. Через несколько минут она вернулась с доктором.

— Вы меня видите, Андрианов? — деловито спросил доктор, подойдя к койке.

Лейтенант медленно покачал головой. Доктор наклонился и двумя пальцами приподнял веки Андрианова.

…Вечером у его постели был консилиум. А на другое утро Андрианов потерял слух. Теперь он лежал глухой, слепой и немой. Я наблюдал за ним часами. Чем больше ударов обрушивалось на него, тем шумливей и беспокойней он становился. Лейтенант кому-то улыбался, ёрзал на постели, показывал пальцами каких-то замысловатых зайчиков, что-то мычал, водил пальцами по ладони, изображая патефон;