«Чёрт побери, вот это девчонка!» – подумал он, выхода из сарая.

– Ну, как? – спросила Вера.

– Здорово! – вырвалось у Доронина.

Вера улыбнулась. Вся её серьёзность сразу исчезла.

– Вам нравится, правда? – затараторила она. – Я и дома овощи сажала… Кругом уголь, все чёрное, а тут свет и зелень… Правда, здорово?

В это время у входной двери раздался энергичный стук.

– Иду, иду! – закричала Вера и бросилась открывать. Вошёл Висляков.

– Ну, ясно, – сказал он ещё с порога, – в свой ботанический сад таскала? Вот, понимаешь, Мичурин в юбке! – Висляков говорил как будто с осуждением, но Доронину было ясно, что он очень любит дочь и гордится ею.

– Веруня, умываться! – крикнул Висляков, снимая ватник и шапку.

Вера повернулась на одной ноге, подпрыгнула и скрылась. Через минуту она возвратилась с кувшином и стала поливать отцу, склонившемуся над белым эмалированным тазом. Потоки чёрной воды полились между пальцами Вислякова, а он, фыркая и захлёбываясь, говорил:

– Понимаешь, директор, не дают вовремя платформы. Все на японцев ссылаются – подвижного состава мало! А почему я на японцев не ссылаюсь?

Вера вылила на руки Вислякову последние капли и снова убежала за водой. А он стоял над тазом, зажмурив глаза и растопырив пальцы.

– С японцами тут покончено, ну и довольно о них вспоминать, – продолжал он. – Мы добычу разворачиваем, я уже три телеграммы от министра получил…

Вера принесла полный кувшин, и в таз потекли новые потоки чёрной воды. Постепенно цвет её стал меняться, и наконец вода стала прозрачной.

Висляков повернулся к Доронину, и тот увидел знакомое лицо с желтоватой, точно дублёной кожей, на котором топорщились чёрные усы. Казалось, Висляков держит во рту два куска угля.

Подхватив Доронина под руку, он повёл его в дом.

– А я к тебе в гости приехал, можно сказать, на экскурсию, – сказал Доронин, чтобы предупредить возможные вопросы.

– Ну и хорошо, – скороговоркой заметил Висляков и снова принялся ругать железнодорожников.

– Байбаки, черти! – кричал Висляков, и усы его при этом укорачивались, точно он сжёвывал два куска угля, которые держал во рту. – Ведь как будто обо всём договорились, график подачи угля выработан, подписан, а тут – на тебе, пожалуйста! Сваливай уголь, пусть выветривается!… Ну, чего ты зубы скалишь, директор?

– Да так, – улыбаясь, ответил Доронин, – послушать тебя, так покажется, что мы не на острове сидим, а где-нибудь близ железнодорожного узла Липки. Не Донбасс же у тебя тут?

– А мне плевать, что остров! Что я, Робинзон, что ли! Почему не Донбасс? Земля советская? Уголь есть? Шахты имеются? Шахтёры рубают? Какая же разница?!

Висляков расправил усы и уже тише сказал:

– Ты извини, Доронин, что я кричу. Совсем ошалел. Будто не тебя, а начальника станции вижу. Он мне говорит: «Сейчас период особый, шторма»… Ах он сукин сын, капитан дальнего плавания! Будто его вагоны по морю плавают.

– Так он заносы имеет в виду, – попробовал защитить начальника Доронин.

– «Заносы»! – пробурчал Висляков. – Вот я телеграмму министру грохну, будет ему занос! Да чего же ты стоишь? Садись!

Он чуть подтолкнул Доронина к дивану, а сам подошёл к буфету, отворил дверцу и начал там что-то искать.

Затем он пошёл к столу, неся в руках тарелку, на которой позванивали друг о друга две большие, доверху налитые рюмки.

– Настоящая московская, – сказал он, подмигивая, – золотой запас!

Доронину нравилось, что хозяин принял его как хорошего знакомого.

– Теперь следует главное, – вполголоса сказал Висляков и вдруг крикнул:-Веруня!

В дверях появилась Вера.

– Вот какое дело, Веруня, – смущённым тоном начал Висляков, крутя ус. – Сама понимаешь, гость приехал. Ты уж организуй закуску.

– Рыбки? – поспешно отозвалась Вера.

– Ну что ты, Веруня! – укоризненно сказал Висляков. – Рыбного директора рыбой кормить?

– Каши тогда разогреть? – с готовностью спросила девочка.

– Веруня!…