лет тридцать, а может быть, окажется и больше, если смыть с лица кровь, прикрыть рассеченный осколком гранаты лоб. 'Туда тебе и дорога!' — подумал Рихард. Еще полчаса назад он, наверное, выкрикивал свои коммунистические лозунги. А раньше подстрекал судетских или эльзасских немцев против национал- демократов. Предатель!..

Гордость за содеянное переполняла все существо Рихарда. Значит, он готов, он может преступить все — дружбу, любовь — ради партии.

Пронесли на носилках второй труп. Убитому было явно за пятьдесят, пустой окровавленный рукав пиджака свешивался с носилок. Ничего, на том свете вторая рука ему не понадобится. Третьей пронесли женщину. У нее была вырвана нижняя челюсть, и на ее месте осталось только черно-красное месиво. 'А ты чего полезла? — со злобой подумал Рихард. — Забыла разве старонемецкую заповедь для женщин: кирхе, киндер, кюхе! — церковь, дети, кухня!'

Четвертым из подъезда вынесли мужчину. Его сложенные в кулаки руки были сжаты на груди. Губы чуть шевелились. Еще жив! Ничего, подохнет в больнице.

Шофер одной из санитарных машин завел мотор. Полицейский захлопнул задние двери. Фургон отъехал. На его место встал второй.

А пятые носилки уже показались в подъезде… так сколько же всего их было в этом осином гнезде?!

Санитарные носилки приближались к тому месту, где стоял Рихард. И вдруг он замер, окаменел от ужаса. Голова убитой была повернута слегка набок, ветер сбросил с нее покрывало, светлые волосы слиплись от крови, а глаза, неподвижные голубые глаза, казалось, в упор смотрели на Рихарда. Это была Герда.

Она глядела на него своими мертвыми, но широко раскрытыми глазами. Смотрела, как показалось Рихарду, с мольбой, жалостью и презрением.

— Стойте! — крикнул во весь голос Рихард. — Она ведь жива, жива!

Стоящий впереди Рихарда полицейский резко оттолкнул его, а один из санитаров со злой усмешкой громко проговорил:

— Мертвее, парень, не бывает!..

'Герда, Герда! — закусив губы, чтобы снова не вырвался крик, мысленно кричал Рихард. — Это ошибка, встань, я здесь, рядом, Герда!..' Но носилки уже приближались к автомашине.

Рихард, сам не сознавая, что делает, работая локтями и кулаками, стал выбираться из толпы. Его влекла прочь какая-то необъяснимая сила. Казалось, что кто-то громко кричит ему в уши: 'Беги, беги, скрывайся скорее отсюда!..'

Преследуемый взглядом Герды, ничего не видя перед собой, кроме ее широко раскрытых глаз, точно подгоняемый в спину раскаленным железом, Рихард бежал вперед. Только спустя несколько минут он сообразил, что инстинктивно стремится к своей машине.

Сесть за руль, вставить ключ в замок зажигания, — все это отняло у Рихарда считанные секунды. Он повернул ключ, включил сразу вторую скорость, нажал на газ и, развернув машину, бросил ее вперед.

Улица была с односторонним движением. Рихарду надо было повернуть налево, но он, не отдавая себе отчета в том, что делает, повернул направо, против движения…

Встречные машины сигналили ему, шарахались в стороны. Но ничто не могло задержать Рихарда. Он мчался вперед, только вперед, временами заезжая колесами на тротуар, кого-то сбил, но и это не остановило его. Очередной светофор он проскочил на красный свет под оглушительный свисток полицейского, свернул из крайнего ряда влево, «подрезая» поток машин…

Люди на автобусных остановках разбегались в стороны, едва завидев эту бешено мчавшуюся и, казалось, потерявшую управление машину.

Знал ли Рихард, куда мчался, куда спешил? Нет. И тем не менее подсознание, во власти которого он сейчас находился, гнало его к определенной цели. Этой целью был дом, в котором жил Клаус. Еще полчаса назад Рихард не думал о нем, но сейчас, ощутив на себе взгляд мертвых глаз Герды, он был обуян новой, непреодолимой, безотчетной страстью: его вело неистовое желание убить, уничтожить Клауса. Совсем недавно Рихард был упоен своей готовностью пожертвовать во имя партии всем, что у него было дорогого, гордостью, что на его долю выпало свершить подвиг, пожертвовать Гердой во имя национал-социализма, что, если понадобится, он совершил бы подобный подвиг и во второй, и в третий раз…

Но сейчас все это ушло из его души. Жила только месть, месть Клаусу за то, что тот заставил его убить Герду.

…Вскоре раздались гудки полицейской сирены. В зеркале Рихард увидел мигающую фарами машину. Она была еще далеко. Рихард сильнее нажал на акселератор, машина сделала резкий рывок, продолжая свой сумасшедший бег, и наконец выскочила на ту улицу, к тому дому, к которому Рихард так неудержимо стремился.

Он резко затормозил, выпрыгнул на тротуар, не заглушив мотора, переложил пистолет из левого кармана куртки в правый, бросил взгляд назад, увидел бежавших по улице полицейских, услышал непрерывною трель свистков и вой сирен, бросился к двери, ведущей в квартиру Клауса, и, одной рукой нажимая на кнопку звонка, другой стал колотить в дверь.

Дверь открылась. На пороге стоял Клаус.

— Это ты! — закричал Рихард. — Ты знал, знал, что она там, это ты, ты, ты!

Он выхватил из кармана пистолет и, почти упираясь стволом в грудь Клауса, выпустил в него всю обойму.

Клаус упал, наполовину вывалившись на тротуар. Рихард бросил на труп уже ненужный пистолет и отпрыгнул назад. Повернув на мгновение голову, он увидел полицейских — они были совсем рядом! — и бросился бежать.

За его спиной прогремели выстрелы. Но ни одна пуля не задела его..

Он бежал вперед без цели, без малейшей надежды на спасение, не бежал, а скорее летел вперед, не видя ничего, кроме широко раскрытых глаз Герды. Заметил впереди переулок и решил свернуть туда, чтобы оторваться от полицейских, но в это — время ощутил сильный удар где-то в боку, ниже спины.

Рихард еще бежал, даже не чувствуя боли, не понимая, что ранен… Он свернул в переулок, бросился в ворота первого попавшегося двора и вдруг ощутил, что летит вниз… Секунды спустя он понял, что упал в какой-то открытый люк, в канализационный колодец или в подвал.

Рихард пошевелил пальцами, и ему показалось, что он опустил их в лужу… Да, это была постепенно увеличивающаяся лужа его собственной крови. Он видел какие-то трубы, тянувшиеся по стенам подвала. Он чувствовал, как жизнь с каждой минутой покидает его.

…И тогда появились крысы. Сначала одна, потом другая. В подвале был полумрак, рассеянный свет едва проникал сюда через открытый люк. Полицейские свистки и сирена постепенно затихали и наконец смолкли. Наступила тишина. Крысы несколько осмелели. Одна из них сделала несколько коротких прыжков туда, где лежал в луже крови Рихард. Вторая, видимо, заметив, что человек лежит неподвижно и никак не реагирует на приближение ее более смелой подруги, тоже осторожно продвинулась вперед.

Не показались ли они Рихарду нюрнбергскими призраками? Ведь отец часто рассказывал ему, как скрывался в нюрнбергских подвалах и как почти вплотную к нему приближались голодные крысы.

Но Рихард ничего этого не видел и ничего не чувствовал. Он был мертв.

Ему не суждено будет узнать, что национал-демократическая партия, ради победы которой он был готов убивать, взрывать, душить, потерпит провал на сентябрьских выборах, что воля большинства народа ФРГ заставит новое правительство заключить мирные договоры не только с Москвой, но и с Польшей, и Чехословакией, что пройдет немного лет и студеные морозы 'холодной войны' по инициативе Советского Союза и других социалистических стран сменятся периодом разрядки..

Ничего этого и многого другого Рихарду не суждено было узнать. У него уже давно была изуродована душа, а теперь убита и плоть…