а вместе с силами вернулась и уверенность в том, что он и на сей раз сможет выбраться, главное – нужно сделать это как можно скорее.

Поняв, что на его призывы никто не придет, Глеб Сиверов вновь принялся расхаживать от стены к стене, меряя тесную камеру шагами.

«А если еще и лампочка погаснет… Тогда мне не поможет даже то, что я могу видеть в темноте. Ведь тьма будет кромешной, в ней невозможно будет различить что-либо, и придется полагаться только на свой слух».

Уже подходили к концу третьи сутки, как Глеб Сиверов находился в заточении в маленькой подвальной камере. Время от времени ему давали пищу, как-то просунули через окошко в двери старую телогрейку.

– Эй, не пора ли меня выпустить? – задавал неизменный вопрос Глеб, обращаясь к охраннику, возившемуся за дверью.

– Когда будет надо, тогда и выпустим. А пока сиди, – следовал неизменный ответ.

На втором этаже зазвонил телефон. Один из помощников бывшего полковника Савельева взял трубку, и выражение его лица изменилось.

– Это тебя, – обратился он к начальнику охраны.

Тот быстро вскочил с кресла и схватил телефонную трубку.

– Это Савельев, – послышалось из трубки.

– Да, я слушаю, Владимир Владиславович.

– Беркутов, будь внимателен, – отчетливо, словно находился в соседней комнате, приказал Савельев.

– Да-да, я слушаю.

– Положи телефонную трубку на стол, затем подойди к маленькому шкафу в углу у окна, открой его. Там увидишь рубильник. Опустишь ручку вниз. Ты меня понял?

– Да, понял, Владимир Владиславович.

– Тогда положи трубку и действуй.

– А что это? Зачем?

– Не рассуждай! Скорее!

– Откуда вы звоните?

– Потом, когда опустишь рубильник, я тебе все объясню.

Начальник охраны, тридцативосьмилетний Виктор Беркутов по кличке Ломовик, двинулся в угол, опустился на корточки, открыл дверку шкафа и действительно увидел рубильник. Он положил ладонь на эбонитовую ручку, пожал плечами, повернулся к двум своим приятелям, сидевшим на диване с сигаретами в руках, и, боясь, что Савельев сможет услышать его голос, прошептал:

– По-моему, наш шеф… У него поехала крыша.

И резко опустил рубильник.

Ровно через три секунды раздался страшный грохот, и двухэтажный особняк взлетел на воздух. Еще долго поднимались клубы пыли и дыма, еще долго горела мебель.

Владимир Владиславович Савельев услышал в трубке грохот и довольно улыбнулся. Все получилось именно так, как он рассчитывал. И значит, не зря в свое время были истрачены большие деньги, не зря нанимали профессиональных взрывников.

«Сейчас ночь, наверняка все мои люди находились в доме, и вряд ли кто-нибудь уцелел. Шутка ли – почти тонну взрывчатки заложили под дом».

Глеб Сиверов услышал взрыв и мгновенно среагировал. Он упал на пол, подкатился под топчан и закрыл голову руками в наручниках. Он действовал автоматически, сработала выучка – еще та, военная.

Ведь только со стороны могло показаться, что прогремел один взрыв, а на самом деле их было четыре. Под каждым углом здания был свой заряд взрывчатки, и взорвались они не одновременно, а с небольшими, почти незаметными интервалами. И Глеба Сиверова спасло то, что после первых трех взрывов он уже лежал на холодном цементном полу, укрывшись под топчаном. Обвалилась кирпичная кладка, рухнули балки и плиты.

«Вот теперь мне смерть. Пришел мой последний час», – успел подумать Глеб, прикрывая голову руками.

Глеб потерял сознание, когда захрустели доски топчана под тяжестью обрушившихся стен и перекрытий.

От страшного взрыва проснулись на соседних дачах.

Пожарные, «скорая помощь» и милиция появились на руинах через час. Пожарные суетливо взялись за свою работу, принялись разбирать завалы, гасить очаги пламени. Врачи все это время были без дела, им оставалось лишь констатировать летальный исход всех, тех, кого извлекали из-под обломков.

Если бы не расторопный прапорщик, которого подчиненные уважительно называли Петровичем, Глеб Сиверов так и остался бы погребенным под руинами особняка. Прапорщик Петрович пробирался по завалам, цепляясь за раскаленную арматуру, глянул вниз и увидел торчащие из-под плиты ноги. Старый пожарник чертыхнулся.

– Еще один труп, – сказал он сам себе и попытался пробраться к Сиверову.

Но сходу это ему не удалось. Еще около двух часов ушло на то, чтобы извлечь Глеба Сиверова из-под битого кирпича, кусков бетона и обгоревших досок. Взяв его запястья в браслетах наручников, прапорщик громко закричал:

– Мужики, да этот вроде живой! Пульс, хоть и слабый, но слышен!

Петрович специальными ножницами перекусил цепочку наручников.

Тут уж пришлось посуетиться врачам «скорой помощи».

– Скорее носилки! И давайте все подальше отсюда!

Наверное, он задохнулся, – говорил молодой врач. – Да тише, осторожнее, у него, наверное, все поломано.

Посветите сюда, посветите.

Милицейский «уазик» развернулся, и свет фар упал на распростертое на носилках тело Глеба Сиверова.

Глеб с трудом поднял веки и вздрогнул. Над ним нависло добродушное и чуть испуганное лицо прапорщика пожарной охраны Петровича. Прапорщик улыбнулся:

– Ну, парень, ты в рубашке родился. Не вздумай умирать! Тебе повезло, единственный уцелел. Может, скажешь, что у вас здесь случилось?

Старший лейтенант в серой милицейской форме, приехавший на пожар, склонился над Глебом:

– Ну, говори, говори…

Глеб попытался пошевелить пальцами рук, затем дважды моргнул и прошептал:

– Старлей.., старлей.., слушай меня внимательно.

Ты должен немедленно позвонить полковнику Поливанову. Запомни, полковнику Поливанову.

– Как? Как ты говоришь? – лейтенант наклонился к самым губам Глеба, почти касаясь их ухом.

– Полковник Поливанов, старлей, По-ли-ва-нов, – по слогам выдавил из себя Глеб, почти теряя сознание.

– И что я ему должен сказать? Что? – тяжело дыша и заглядывая в гаснущие глаза Глеба, зашептал старший лейтенант.

– Скажи ему, что Слепой жив…

– Слепой жив? – недоуменно повторил старший лейтенант.

– Да, Слепой жив…. Запомни телефон…

И Глеб дважды, превозмогая нестерпимую боль, повторил телефонный номер.

– Позвони ему немедленно… Поливанов Станислав Петрович.., полковник ФСК.. Ты меня понял, старлей?

– Так точно, – почему-то по-военному произнес старший лейтенант.

Глеб вновь потерял сознание Яркие круги – синие, красные, малиновые, темно-фиолетовые, побежали перед глазами, И Глебу показалось, что он куда-то падает, что он летит в