как кончик её языка, поддразнивая, лизнул его собственный. Это длилось лишь миг.

– А вот как мы говорим «спокойной ночи» на Мартинике, – промурлыкала она.

После чего развернулась в направлении почты и, не оборачиваясь, растворилась в ночи.

На следующий день Хатч, завершив лечение растянутого запястья одного из аквалангистов, по тропинке возвращался от причала. Здесь он услышал потрясающий грохот из барака Вопнера и вприпрыжку побежал к Главному лагерю, предчувствуя худшее. Но вместо того, чтобы найти программиста погребённым под горой оборудования, доктор обнаружил его сидящим в кресле, с вдребезги разбитой компьютерной платой под ногами. С раздражённым выражением на лице тот ел сэндвич с мороженым.

– Здесь всё в порядке?

– Нет, – громко чавкая, ответил Вопнер.

– А что случилось?

Программист печально посмотрел на него.

– Этот компьютер попал мне под ногу, вот что.

Хатч осмотрелся, пытаясь найти себе место присесть, вспомнил, что такого здесь не водится, и прислонился к косяку.

– Расскажи об этом.

Вопнер запихнул в рот последний кусок и швырнул обёртку на пол.

– Всё испортилось.

– То есть?

– Харибда. Сеть острова Рэгид, – пояснил Вопнер, большим пальцем указывая в направлении Острова-1.

– Но почему?

– Моя программа прямого подбора трудилась над этим проклятым вторым шифром. Хоть у неё был выставлен приоритет, операции шли замедленно. И я начал получать сообщения об ошибках, какие-то непонятные данные. Поэтому я удалённо запустил процесс на Сцилле, компьютере «Цербера». Тот работал тип-топ, и без никаких ошибок.

Программист с отвращением расхохотался.

– Но у тебя есть мысли, в чём может заключаться проблема?

– О, да, у меня есть классная идея. Я провёл кое-какую диагностику – и некоторые из микроинструкций ПЗУ оказались переписанными. В точности как тогда, с насосами. Переписаны случайным образом, систематическими пакетами Фурье.

– Я не совсем тебя понимаю.

– Короче говоря, это невозможно. Это ты в силах уразуметь? Я не знаю процесса, который способен переписать ПЗУ таким образом. И, ко всему прочему – регулярно, математически выверенно? – сказал Вопнер. Он поднялся, открыл дверцу во что-то, похожее на холодильник в морге, и вытянул оттуда очередной сэндвич с мороженым. – И то же самое с жёсткими дисками и магнитооптикой. Это случается только здесь. Не на корабле, не в Бруклине. Лишь здесь.

– Но ты же не можешь утверждать, что это невозможно. Я хочу сказать – ты же видел, что это произошло. Просто ещё не знаешь, почему.

– О, нет, я знаю причину. Чёртово проклятье острова Рэгид.

Хатч рассмеялся, но потом заметил, что Вопнер и не думает улыбаться.

Программист развернул мороженое и отхватил от него здоровенный кус.

– Да, да, я знаю. Покажи мне другую причину, и я в неё поверю. Но у каждого, кто бывал в этом Богом проклятом месте, всё шло не так. Необъяснимым образом. И, если уж на то пошло, мы ничем не отличаемся от других. Просто у нас игрушки поновее, вот и всё.

Малин ни разу не слышал, чтобы Вопнер так говорил.

– Что на тебя нашло? – спросил он.

– Да ничего на меня не нашло! Священник всё мне объяснил. Вчера я столкнулся с ним на почте.

Так-так, значит, Клэй уже разговаривает с сотрудниками «Талассы», пытается распространить свой яд, – подумал Хатч, поражённый мощью своей ярости. – Он как заноза. Кто-то должен выдавить его, как гнойник.

Эти мысли прервало появление Сен-Джона в дверях.

– Так вот вы где, – сказал он, обращаясь к доктору.

Хатч посмотрел на него. Сегодня историк оказался одет в причудливую комбинацию грязных резиновых сапог, старого пиджака и клеёнчатого плаща. Грудь историка вздымалась от напряжения.

– Что случилось? – спросил Малин, инстинктивно выпрямляясь.

Он ожидал услышать, что произошёл ещё один несчастный случай.

– Да нет, ничего серьёзного, – ответил Сен-Джон, застенчиво разглаживая козырёк кепки. – Изобель отправила меня, чтобы привести к нашим раскопкам.

– «Нашим раскопкам»?

– Да. Вы же, наверное, в курсе, что я помогаю Изобель в раскопках лагеря пиратов.

Изобель то, Изобель сё. Хатч вдруг понял, что его раздражает такое фамильярное отношение историка к Бонтьер.

Сен-Джон повернулся к Вопнеру.

– Программа закончила работу на компьютере «Цербера»?

Тот кивнул.

– Никаких ошибок. Успеха тоже нет.

– Ну тогда, Керри, у нас нет иного выбора, кроме как…

– Я не собираюсь переписывать программу для взлома полиалфавитного кода! – воскликнул Вопнер, легонько пиная компьютерную плату. – Слишком много работы впустую. В этом случае нам просто не хватит времени.

– Одну секунду, – вмешался Хатч, пытаясь смягчить аргумент ещё до того, как произнести его вслух. – Сен-Джон рассказал мне о полиалфавитных шифрах.

– Значит, он зазря сотрясал воздух, – ответил Вопнер. – Они вошли в моду лишь к концу девятнадцатого столетия. Считалось, что в них слишком легко ошибиться, что с ними медленно работать. А кроме того – где бы Макаллан спрятал все свои кодовые таблицы? Он же не мог удержать в памяти последовательности в сотни букв.

Хатч вздохнул.

– Я не очень силён в шифрах, но кое-что понимаю в человеке. Из того, что рассказал мне капитан Найдельман, этот Макаллан был действительно гениален. Мы знаем, что он изменил шифр на середине текста, чтобы сохранить тайну…

– А значит, он вполне мог перейти на шифр посерьёзней, – перебил его Сен-Джон.

– Да мы и так это знаем, тупица, – рявкнул Вопнер. – Чем мы занимаемся последние две недели, а?

– Тише, тише, – продолжил Хатч. – Ещё мы знаем, что Макаллан перешёл на код, состоящий лишь из цифр.