выразиться. Я человек без предрассудков, но у Бога имеются свои пути наказать тех, кем движут грязные побуждения.

Бесстрастность, которую ощущал Хатч, бесследно растворилась в волне гнева. Наш город? Грязные побуждения?

– Если бы вы выросли в этом городе, вы бы поняли, почему я это делаю, – огрызнулся он. – И не надо предполагать, что знаете, каковы мои побуждения.

– Я ничего не предполагаю, – заявил Клэй, и его долговязое тело напряглось, словно пружина. – Я знаю. Может быть, я и не вырос в этом городе, но я знаю, что в его интересах. Все здесь, до последнего, испорчены этими поисками сокровищ, манящими лёгкими деньгами. Но не я, прости, Господи, не я. Я собираюсь защитить этот город. Защитить от вас и от него самого.

– Преподобный Клэй, думаю, вам следовало бы лишний раз прочитать Библию, прежде чем вы начали бросаться обвинениями. Например: Не суди, да не судимым будешь!

Хатч понял, что сорвался на крик, а голос дрожит от ярости. За соседними столами воцарилась тишина, каждый уставился в свою тарелку. Малин поднялся, быстрым шагом прошёл мимо побледневшего Клэя и направился через лужайку в сторону тёмных развалин форта.

В форте оказалось темно, прохладно и сыро. В пространстве гранитной башни порхали ласточки, словно пули метались туда-сюда в лучах солнца, падающих под углом в древние бойницы.

Хатч прошёл под каменной аркой и, тяжело дыша, помедлил, пытаясь успокоиться. Несмотря на все усилия, он поддался на провокацию священника. Это видело пол-города, а вторая половина всё равно вскоре узнает.

Он уселся на останки каменного фундамента. Без сомнения, Клэй говорил и с остальными. Вряд ли к нему прислушивались, кроме рыбаков, может быть. А те могли оказаться весьма суеверными, и упоминание о проклятьях могло значить многое. К тому же то замечание насчёт того, что поиски сокровищ вредят рыболовству… Оставалось лишь надеяться, что сезон будет удачным.

Малин постепенно успокоился, позволив тишине форта смыть гнев, и вслушался в слабые звуки празднества на другой стороне лужайки. Ему действительно надо научиться держать себя в руках. В конце-то концов, священник – лишь надоедливый педант, который не заслуживает, чтобы из-за него выходить из себя.

Место оказалось таким спокойным, подобным чреву матери… Хатч почувствовал, что может оставаться здесь часами, наслаждаться прохладой. Но в то же время отчётливо понял, что вместо этого следует вернуться на праздник, нацепить личину беззаботности, сгладить неловкость. В любом случае, он должен вернуться до того, как начнутся неизбежные выступления перед публикой. Малин поднялся и направился было к выходу, когда с удивлением заметил сутулую фигуру, поджидающую его в полумраке сводчатого прохода. Та сделала шаг вперёд, оказавшись под лучами света.

– Профессор Хорн! – воскликнул Хатч.

Мудрое лицо старика поморщилось от удовольствия.

– А я-то всё думал, когда же ты меня заметишь, – ответил тот, опираясь на трость и делая ещё несколько шагов. Он тепло пожал руку своего ученика. – Скандальчики закатываешь?

Хатч покачал головой.

– Вышел из себя, словно идиот. Понятия не имею, чем он меня так раздражает?

– Это как раз-таки и неудивительно. Клэй – нескладный, неприспособленный жить в обществе, морально непоколебимый. Но за колючей внешностью бьётся сердце, большое и щедрое, словно океан. Такое же дикое и непознаваемое, можно и не сомневаться. Он непростой человек, Малин, не стоит его недооценивать, – пояснил профессор и опустил руку на плечо доктора. – Впрочем, хватит о пасторе. Боже, Малин, отлично выглядишь. Я неимоверно тобой горжусь. Медицинская школа Гарварда, должность исследователя в Маунт-Оберн… Ты всегда был сообразителен. Жаль, это не всегда равнозначно тому, чтобы быть хорошим студентом.

– Всё благодаря вам, – ответил Хатч. – Я так вам признателен.

Он вспомнил дни, которые они проводили в огромном, викторианской эпохи доме профессора и на лужайке за ним, изучая коллекции камней, жуков и бабочек – в последние годы, проведённые в Стормхавэне.

– Чушь! Кстати, у меня до сих пор лежит твоя коллекция птичьих гнёзд. Когда ты уехал, я не знал, по какому адресу её отправить.

Хатч почувствовал угрызения совести. Ему ни разу в жизни не приходило в голову, что величественному профессору может захотеться получить от него весточку.

– Удивительно, что вы не выбросили этот мусор.

– На самом деле, это очень даже неплохая коллекция, – заметил профессор Хорн и зажал в костлявой хватке руку Хатча. – Проведи меня на выход и через лужайку, хорошо? В последнее время нетвёрдо держусь на ногах.

– Мне следовало с вами связаться… – заговорил было Хатч, но умолк.

– Ни единого словечка, даже не оставил почтового адреса, – язвительно добавил профессор. – И затем, в прошлом году, я прочёл о тебе в «Глоуб».

Хатч отвернулся, сгорая от стыда.

Профессор фыркнул.

– Ладно, ерунда. По статистике страховых компаний я уже должен быть мёртв. В следующий четверг мне стукнет восемьдесят девять, и чёрт тебя побери, если не получу от тебя подарка!

Они вышли на солнечный свет, на лужайку. Бриз донёс до них звуки громкого смеха.

– Уверен, вы знаете, почему я вернулся, – пробуя почву, заметил Хатч.

– Кто же этого не знает? – ядовито ответил тот.

Больше профессор ничего не сказал, и некоторое время они шли в молчании.

– Ну и? – наконец, сказал Хатч.

Старик вопросительно посмотрел на него.

– Сказали 'А' – говорите 'Б'! – пояснил Хатч. – Что вы думаете о поисках сокровищ?

С минуту профессор не отвечал, а затем остановился и посмотрел на Малина, убирая свою руку с его.

– Запомни, не я об этом заговорил, – сказал он.

Хатч кивнул.

– Думаю, ты просто дурак.

За этими словами повисло напряжённое молчание, Хатч был ошеломлён. Он был готов к разговору со священником, но не к этому.

– Что даёт вам повод так говорить?

– Среди всех людей в мире ты должен знать это лучше всех. Что бы там ни было запрятано, вы не сможете это достать.

– Минуточку, доктор Хорн! Мы пришли с такой техникой, о которой старые