дверь.

Гавайское платье женщины колыхнулось на спине. Хатч подождал, пока та переступит через порог, затем проследовал за ней в прохладные, тёмные внутренности дома. И сразу же его ударило, будто под дых: тот же самый запах старых сосновых досок, нафталина и дыма трубки. Хотя он не вдыхал эти ароматы целых двадцать пять лет, он едва удержался от того, чтобы сделать шаг назад, на солнце – сильный запах детства угрожал обойти всю его защиту.

– Ну? – донёсся до него живой голос Дорис, когда она захлопнула за ними дверь. – Прелестный старый дом, не так ли? Я всегда говорила – стыд-позор, что он заколочен на такое долгое время!

Женщина розовым вихрем проскользнула на середину комнаты.

– Что скажете? – спросила она.

– Замечательно, – ответил Хатч, нерешительно шагнув вперёд.

Передняя гостиная оказалась в точности такой же, какой он её запомнил в тот день, когда его мать, наконец, сдалась, и они отправились в Бостон: ситцевые кресла, старый холщовый диван, репродукция с кораблём «ХМС Линдер» над камином, пианино «Херкаймер» с круглым стулом и плетёным ковриком.

– Насос работает, – продолжила Дорис, ни на что не обращая внимание. – Окна помыты, электричество включено, баллоны заправлены пропаном.

Перечисляя, она будто ставила галочки длинными красными ногтями.

– Выглядит очень хорошо, – рассеянно промолвил Хатч.

Он подошёл к старому пианино и провёл рукой по его крышке, вспоминая зимние дни, которые он проводил, сражаясь с инвенцией Баха в двух частях. На полке рядом с камином – набор для игры в «Парчизи». Рядом – коробка с «Монополией», с давным-давно потерянной крышкой, и прямоугольнички розовых, жёлтых и зелёных игрушечных денег, потрёпанные и замусоленные в бесчисленных партиях. Полкой выше лежали несколько грязных колод карт, перевязанных резинками. Хатч почувствовал очередной укол, вспомнив, как играл с Джонни в покер, используя спички вместо фишек, и как живо они спорили о том, что лучше – «полный дом» или «стрит»[5]. Всё здесь, каждое болезненное напоминание на своём месте. Словно он оказался в музее воспоминаний.

Они оставили Стормхавэн, захватив с собой лишь одежду. Предполагалось – изначально – что они вернутся через месяц. Затем месяц превратился в сезон, затем в год – и вскоре старый дом остался далёкой мечтой: заколоченный, невидимый, неупоминаемый, но по-прежнему терпеливо ожидающий их возвращения. Хатч снова задал себе вопрос, почему мать так его и не продала, даже в те дни, когда им было туго в Бостоне. И подумал о своих личных, глубоко запрятанных причинах такого же нежелания, спустя долгие годы после смерти матери.

Малин прошёл в гостиную и постоял у окна с выступом, позволив взгляду упасть на бесконечную синь океана, мерцающую в лучах утреннего солнца. Где-то на горизонте лежал остров Рэгид, успокоившийся после первого за четверть века несчастного случая. После происшествия Найдельман на один день приостановил работы. Взгляд доктора перенёсся с моря на лужайку на переднем плане – на зелёную мантию, что спускалась к берегу от самого дома. Хатч снова напомнил себе, что не обязан этого делать. Были и другие места, в которых он мог оставаться, не чувствуя на своих плечах лишнего груза воспоминаний. Но эти места – не в Стормхавэне: подъезжая к дому сегодня утром, он увидел, быть может, с дюжину сотрудников «Талассы», сгрудившихся у единственной гостиницы в городке, и все горели желанием занять пять свободных номеров. Малин вздохнул: раз уж он здесь, должен пойти на всё.

Пылинки плясали в солнечных лучах. Стоя у окна, Хатч чувствовал, как уходят прошедшие годы. Он вспомнил, как они с Джонни ночевали на этой лужайке, расстелив на влажной ароматной траве спальные мешки, считая метеоры во тьме.

– Вы получили моё письмо в прошлом году? – вторгся в его мысли голос Дорис. – Я боялась, как бы оно не потерялось.

Хатч отвернулся от окна, пытаясь понять смысл вопроса, но затем оставил напрасные попытки и снова перенёсся в прошлое. Там, в углу – наполовину законченная вязаная обивка для стула, увядшая до пастельного оттенка. А вон – полка с книгами отца: Ричард Генри Дана, Мелвилл, Слокам, Конрад, «Жизнь Линкольна» Сандбурга. И две полки английских детективов матери. Под ними – стопка потрёпанных журналов «Лайф» и жёлтый ряд «Нэйшнл Джиографик». Малин скользнул в столовую, агент по недвижимости, словно хвостик, зашуршала следом.

– Доктор Хатч, вы же знаете, как обременительно содержать старый дом вроде этого. Я всегда говорила, что его слишком много для одного… – сказала она и, широко улыбнувшись, оставила фразу незавершённой.

Малин медленно обошёл комнату, провёл рукой по крышке стола, а его взгляд скользнул по хромолитографиям Аудубона на стенах. Ноги сами собой направились на кухню. Вот старый холодильник, отделанный кругляшками хрома. Клочок бумаги, увядший и изогнутый, до сих пор оставался прижат к нему магнитом. Эй, мам! Клубнику, пожалуйста! – начертано на нём его детским почерком. Хатч задержался в уголке, где они некогда завтракали, у покрытого рубцами стола и скамеек, которые вызвали к жизни воспоминания о боях за еду и пролитом молоке; воспоминания об отце, который с достоинством и прямой спиной сидел посреди дружеского хаоса, отце, который рассказывал истории своим неторопливым голосом, в то время как его ужин остывал. И – позже – за столом лишь он с матерью, её голова склонилась от горя, утреннее солнце освещало седые волосы, а слёзы капали в чайную чашку.

– Как бы там ни было, – донёсся голос, – я написала вам о молодой парочке из Манчестера, с двумя детьми. Очаровательная семья. Они уже несколько летних сезонов подрят снимают дом Фиггинсов, и не прочь купить этот.

– Конечно, конечно, – туманно пробормотал Хатч.

Отсюда окна выходят на заднюю лужайку, где разрослись яблони. Он вспомнил утренние часы летних дней, когда на полях лежал туман и среди деревьев появлялся олень, чтобы поесть яблок, с нервозной точностью вышагивая среди зарослей тимофеевки.

– Я хочу сказать, они готовы заплатить двести пятьдесят. Стоит ли им позвонить? Конечно, никаких обязательств…

С превеликим усилием Хатч повернулся к ней.

– Что?

– Я просто думала, быть может, вы хотите продать его, только и всего.

Хатч поморгал.

– Продать? – медленно спросил он. – Дом?

Улыбка на лице Дорис Боудич осталась непоколебимой.

– Я всего лишь думала, что вы неженатый, и это… Понимаете, это кажется непрактичным.

На этих словах она запнулась, но упорно продолжила гнуть свою линию.

Хатч подавил вспышку раздражения. В небольших городках вроде Стормхавэна надо быть осмотрительным.

– Не думаю, – ответил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Он вернулся в гостиную и направился к двери. Женщина следовала за ним.

– Конечно, я не говорю о том, чтобы продавать прямо сейчас, – живо продолжила она. – Если вы найдёте… ну, сокровище… Это же не займёт много времени, правда? Тем более со всей этой помощью.

Её лицо на мгновение затуманилось.

– Но – ох! – это ж было ужасно, правда? Двое погибших вчера, я хочу сказать.