Взгляд Малина непроизвольно, даже вопреки его воле, притянуло к неровному квадрату, вырезанному в железной плите. Из тёмного отверстия в сокровищницу пахнуло слабым запахом амбры, ладана и сандалового дерева.

– Опусти фонарь, – велел капитан.

Плотные телеса Магнусен задрожали от возбуждения. Инженер сорвала с лестницы лампу и опустила в отверстие. Затем Найдельман опустился на четвереньки. Медленно, внимательно он всмотрелся внутрь.

Некоторое время никто не издавал не звука; тишину лишь подчёркивала капель воды, слабое шипение вентиляции да далёкий раскат грома. Наконец, капитан поднялся. Он слегка качнулся, но восстановил равновесие. Лицо сделалось строгим, чуть ли не похожим на маску; вспотевшее лицо побледнело. Подавляя эмоции, он промокнул его платком и кивнул Магнусен.

Женщина моментально опустилась на колени, засовывая голову в отверстие. Хатч услышал, как её непроизвольный выдох отдался в сокровищнице странно гулким эхом. Она несколько минут оставалась словно намертво приклеенной к полу. В конце концов встала и нетвёрдо шагнула в сторону.

Найдельман повернулся к доктору.

– Твоя очередь.

– Моя?

– Ну да. Я же не бесчувственный. Все эти богатства могли наполовину стать твоими. И мы смогли взяться за раскопки лишь с твоего позволения. И за это я тебе по-прежнему благодарен, несмотря на все трудности, которые ты создавал. Конечно же, ты хочешь увидеть, из-за чего мы так трудились.

Хатч глубоко вдохнул.

– Капитан, в моём офисе есть счётчик Гейгера. Я не прошу верить мне на слово, просто…

Найдельман наотмашь ударил его в челюсть. Несильно, но боль, пронзившая рот Малина и отдалась в ухе, оказалась настолько невыносимой, что он упал на колени. Хатч смутно осознал, что лицо капитана внезапно сделалось красным, перекошенным от нестерпимой ярости.

Не говоря ни слова, Найдельман жестом указал на железную плиту. Стритер схватил доктора за волосы и прижал головой к отверстию.

Хатч моргнул раз, затем другой, силясь понять, что видит. Фонарь покачивался взад-вперёд, отбрасывая тени на стены подвала. Металлическая сокровищница занимала около сотни квадратных футов, железные стены проржавели, но по-прежнему оставались целы. Продолжая всматриваться, Хатч забыл о боли в голове; забыл о руках Стритера, которые с садистским удовольствием впились в волосы; забыл про Найдельмана; забыл обо всём.

В детстве он как-то увидел фотографию комнаты у входа в склеп Тутанхамона. Обводя взором бесчисленные бочонки, коробки, ларцы, сундуки и ящики, выстроившиеся вдоль стен сокровищницы прямо под ним, воспоминание о той фотографии вернулось с новой силой.

Хатч увидел, что сокровище некогда было бережно упаковано и сложено Окхэмом и его командой. Но время взяло своё – кожаные сумки сгнили и развалились, разбрасывая по полу потоки золотых и серебряных монет, смешивающихся и сливающихся в небольшие речки. Из проеденных червями отверстий в сундуках высыпались огромные необработанные изумруды; рубины – тёмные, как свиная кровь; сапфиры, мерцающие в неровном свете; топазы; аметисты в оправе; жемчужины… И – неисчислимые искрящиеся радуги из алмазов, обработанных и нет, больших и маленьких. У одной стены были сложены связки слоновых бивней, рогов нарвала и клыки кабанов, пожелтевшие и потрескавшиеся. У другой – огромные связки материала, что, очевидно, некогда был шёлком; теперь он сгнил в лохмотья распадающейся чёрной пыли, которую пронизывают множество золотых нитей.

У одной стены выстроился ряд небольших деревянных ящиков. Бока тех, что сверху, со временем отвалились, и в них Хатч увидел торцы массивных грубых золотых слитков – сотни, может быть, тысячи, – плотно прижатые друг к другу. К четвёртой стене свалены ящики и сумки самых разных форм и размеров, некоторые из них перевернулись и раскрылись, представляя взору достояние церкви – золотые кресты, инкрустированные жемчугом и драгоценными камнями, золотые кубки с искусной отделкой. Рядом ещё одна прорвавшаяся сумка, из которой торчит связка золотых эполетов морских капитанов – тех самых, которым так не повезло.

А в самом центре неописуемой сокровищницы стоял длинный свинцовый гроб, аккуратный, обитый по углам золотом, перевязанный крест-накрест железными полосами, что крепили его к полу. К верхней его крышке был прикреплён огромный латунный замок, частично скрывающий под собой золотую гравюру вынутого из ножен меча.

Продолжая охватывать взором сокровищницу, едва ли способный дышать, Хатч услышал треск, затем звон – разорвалась гнилая сумка, из которой заструился поток дублонов, которые ручейками потекли среди неимоверных богатств.

В тот же миг его грубо поставили на ноги, и волшебное, невероятное наваждение исчезло.

– Подготовьтесь поднять всё на поверхность, – сказал Найдельман. – Сандра поднимет сокровища в бадье. Два трейлера прицеплены к трактору, верно? Думаю, нам удастся переправить основную часть сокровищ на «Гриффин» за пять-шесть рейсов. Это всё, что мы можем позволить.

– А с этим что делать? – спросил Стритер.

Найдельман лишь кивнул. Лицо Стритера расплылось в улыбке, и он приставил ствол пистолета к голове Малина.

– Не здесь, – пробормотал Найдельман. Внезапная ярость бесследно пропала, теперь он снова успокоился и с отсутствующим выражением посмотрел вниз, в сокровищницу. – Должно выглядеть несчастным случаем. Не нравится мне мысль, что с отливом его гниющее тело выплывет, а в черепе – дырка. Отведи-ка его в боковой туннель, или…

Капитан помолчал.

– Отведи его к брату, – сказал он, и его глаза на миг устремились на Стритера, прежде чем вернуться к блестящему отверстию у ног. – И, господин Стритер…

Тот остановился, разворачивая Малина к лестнице.

– Ты сказал, есть вероятность, что Изобель выжила. Проясни этот вопрос, будь добр.

Когда Бонтьер осторожно вскарабкалась на наблюдательную площадку, готовая в мгновение ока спрыгнуть обратно на землю, Рэнкин повернулся и увидел её. Бородатый рот расплылся в широкой улыбке, которая комично увяла, как только он получше рассмотрел девушку.

– Изобель! – крикнул он, делая шаг вперёд. – Ты промокла. И… а это что за чертовщина? Всё лицо в крови!

– Не бери в голову, – ответила Бонтьер, стягивая насквозь промокшие плащ и свитеры, чтобы отжать.

– Что случилось?

Бонтьер посмотрела на него, раздумывая, сколько ему следует знать.

– Крушение лодки, – чуть помедлив, сказала она.

– Боже! А почему…

– Объясню позже, – перебила Бонтьер, снова забираясь в мокрую одежду. – Не видел Малина?

– Доктора? – спросил Рэнкин. – Неа.