ничего не удалось разглядеть. Из долины доносились приглушенные раскаты грома.

Блейк откашлялся в кулак, сплюнув черную от пыли мокроту. С отвращением вытерев ладонь платком, он продолжил разбирать остатки каменного завала. Бонаротти, успевший расчистить песчаные наносы у дверей, присоединился к нему.

Через полчаса их взорам предстала еще одна печать и верхняя часть входного проема, высотой примерно в три фута. Слоан сделала несколько фотографий и записей в блокноте. Блейк осторожно снял ножом вторую глиняную пластинку. Лишь тонкий слой штукатурки отделял его от долгожданного открытия, от неопровержимого доказательства справедливости его теорий. Он подобрал кирку, крепко сжал ее в покрытых ссадинами и синяками руках и нанес удар.

Огромный кусок перегородки вывалился на землю. Блейк нанес новый удар, расширяя проход. Теперь перед ним зияла дыра с неровными краями. От волнения он выронил инструмент.

К нему подскочила Слоан. Вытащив из кармана фонарь, она направила луч в отверстие и припала к нему лицом. Все ее тело сотрясала мелкая дрожь. Девушка молча повернула к нему сияющее лицо. Профессор выхватил у нее фонарь и сам уставился в дыру.

Слабый желтый луч не мог полностью рассеять царивший внутри мрак. Однако стоило пятну света скользнуть по стенам, сердце Блейка сжалось от восторга. Блеск золота наполнял киву… золото сверкало на полу и на каменной полке, тянувшейся по периметру строения. Похоже, древние жрецы сплошь заставили ее золотыми предметами, испускавшими волшебное сияние.

– Скорее, скорее! – замахал фонарем Блейк. – Это настоящая золотая кладовая!

– Мы должны действовать по правилам! – напомнила Слоан. – Не надо спешить!

Однако искры ликования в ее глазах говорили сами за себя.

Профессор снова взялся за кирку и с удвоенной энергией набросился на перемычку. Бонаротти, тоже вооружившись киркой, поспешил ему на помощь. Вскоре площадь отверстия составляла уже примерно два квадратных фута. Просунув в дыру голову, Блейк принялся водить фонарем туда-сюда. Однако сквозь тучи поднятой ими пыли он пока смог различить лишь тусклые желтоватые проблески.

– Отверстие слишком узкое! – Нетерпеливо сунув фонарь Слоан, Блейк схватился за кирку.

А в долине приглушенные раскаты грома вторили размеренному шепоту дождя. Профессор слышал лишь удары кирки да собственное тяжелое дыхание. Самая заветная его мечта становилась явью. Точнее, явь обретала образ самой заветной мечты. В голове стоял туман, и порой ему начинало казаться, будто он спит и видит сон.

Ощущение нереальности происходящего сделалось до такой степени сильным, что Блейк даже испугался за собственный рассудок. Отступив от двери на несколько шагов, он попытался привести мысли в порядок. На плечи тут же навалилась невыносимая усталость. Бонаротти с почти механической равномерностью продолжал наносить удары киркой. Слоан в напряженном ожидании застыла поодаль.

Треск обвалившейся штукатурки заставил профессора прийти в себя. Огромный пласт рухнул на каменный пол, разлетевшись на множество кусков. Проход расширился еще на пару футов и теперь вполне годился для человека.

Блейк схватил одну из ламп и ринулся к отверстию, бесцеремонно оттолкнув Бонаротти.

Итальянец, опешивший от подобной бесцеремонности, недовольно сдвинул брови, однако Арон даже не обратил внимания на испепеляющий взгляд повара. Он пытался осветить внутреннее пространство кивы.

– А ну назад! Я сказала, оба – назад!

Бонаротти, поколебавшись, подчинился. Блейк, потрясенный властным тоном Слоан, нехотя последовал его примеру.

Девушка, сунув в проход объектив камеры, сделала несколько снимков. Затем повесила фотоаппарат на шею и забрала у профессора лампу.

– Подсади меня!

Блейк помог ей подняться на груду камней, и Слоан без особых усилий протиснулась в отверстие. Через секунду луч светильника, скользнув по потолку кивы, разлился мягким сиянием. Профессор ошалело перебрался через завал, пролез в дыру и спрыгнул вниз. Прыжок оказался не совсем неудачным. Арон растянулся во весь рост, наглотавшись пыли. Что называется, ударил лицом в грязь, пронеслось у него в голове. Возможно, Говард Картер вступил в гробницу Тутанхамона менее эффектно.

Лампа, прихваченная Слоан, стояла на полу. Дрожа от нетерпения, Блейк схватил ее за железную ручку и поднял над головой. Натруженные мышцы жалобно ныли, каждый вдох причинял боль, но профессор не обращал внимания ни на то ни на другое. Этого мгновения он ждал всю жизнь. Вот оно, величайшее открытие, которое увековечит его имя.

Вслед за учеными в киву пролез Бонаротти. Арон словно не заметил присутствия повара. Блеск золота завораживал и кружил ему голову. Задыхаясь от волнения, он бросился к каменной полке, схватил первый попавшийся предмет…

И сердце его едва не остановилось. Чаша, наполненная каким-то порошком, оказалась слишком легкой, а ладонь не ощутила холода металла. Вытряхнув содержимое, Блейк поднес находку к глазам. Без всякого сомнения, ее сделали не из золота.

С рыком раненого зверя профессор хватил добычу об пол.

– Ты что, спятил?! – завопила Слоан.

Но профессор как будто оглох. В отчаянии шаря глазами по стенам и потолку кивы, он без разбору хватал сосуды, стоявшие повсюду, и швырял их под ноги. Горечь разочарования жгла его изнутри. Запнувшись, Блейк упал и тяжело поднялся на ноги. Все его надежды пошли прахом, и Арон не мог найти в себе сил смириться с данным фактом. Невидящий взгляд его наткнулся на Бонаротти. Итальянец замер у самого входа. Серое от пыли лицо выражало недоумение и растерянность.

Профессор перевел глаза на Слоан. В какое-то мгновение ему показалось, будто она лишилась рассудка. Судя по ее сияющему виду, происходящее девушку ничуть не расстроило.

Холодный влажный ветер шевельнул волосы на лбу. Она никак не могла сообразить, сколько времени провела в забытьи. Одно лишь не вызывало сомнения – Нора пролежала здесь долго, очень долго. Воспоминания о случившемся медленно оживали в сознании. Голова отчаянно болела, она хватала воздух ртом, пытаясь вдохнуть полной грудью.

На спину навалилась какая-то страшная тяжесть. Пошевельнувшись, Нора спихнула с себя груз, и в пещеру проник тусклый свет. Рев, наполнявший пространство каньона, сменился глухим мерным рокотом. А может, все звуки приглушала вода, попавшая ей в уши?

Распрямив затекшие ноги, она с трудом повернулась. Массой, придавившей ее ко дну пещеры, оказалось тело Смитбэка. Журналист лежал на боку, не подавая признаков жизни. Изорванная рубашка обнажала покрытую синяками грудь. В пещере царил полумрак, однако Нора, склонившись на Биллом, с содроганием разглядела его спину, превратившуюся в сплошную рану. Бешеный поток пронесся мимо их ненадежного укрытия, и Смитбэк, заслонив ее своим телом, принял на себя удар взбесившейся воды.

Она осторожно припала ухом к груди журналиста. Сердце билось. Слабо, но все-таки билось. Сама не сознавая, что делает, Нора принялась целовать холодные руки и лицо. Веки журналиста слегка дрогнули, приоткрыв мутные остекленевшие глаза. Взгляд постепенно обретал осмысленность. Губы беззвучно шевельнулись, а лицо исказила гримаса боли.

Нора высунулась из темной пещеры. Мутный поток, вздымаясь и опадая, катится примерно в пяти футах под ними. Она судорожно сглотнула. После первого натиска стихии уровень воды в каньоне, несомненно, понизился, но сейчас он снова медленно поднимался. По каменным стенам бежали многочисленные ручейки. Вероятно, над долинами шел проливной дождь. Сумрак царил не только в их укрытии. Темнота сгущалась повсюду – близился вечер. Следовательно, без сознания Нора пролежала несколько часов.

– Можешь сесть? – обратилась она к Смитбэку.

Стоило ей заговорить, виски пронзила острая боль. Журналист, морщась и тяжело дыша, попытался шевельнуться. Капли крови выступили на его груди и спине. Нора помогла ему принять сидячее положение и осмотрела раны.

– Ты спас мне жизнь. – Она сжала руку Билла.