– Как самочувствие? – оторвавшись от бумаг, спросил доктор и, не дожидаясь ответа, повторил то, что и вчера: – У вас происходит интенсивный распад почки, и динамика болезни не позволяет откладывать оперативное вмешательство.

Артюшин вспылил:

– Ради бога, не надо мне этого говорить! Если после операции вы гарантируете мне полное выздоровление, тогда хоть сейчас кладите под нож.

Врач волновался и, как всякий человек, находящийся в плену эмоций, был неубедителен.

– У вас пиелонефрит. Гнойная почка, и вы знаете причину – посттравматический фактор. Но прежде чем вас прооперируют, вам необходимо пять раз сделать переливание крови.

– Вы что, хотите из меня сделать подопытного кролика?

Доктор изменился в лице – видимо, слова Артюшина начали выводить его из себя. Однако он сдержался и увещевательным тоном продолжал:

– Только хирургическим путем можно удалить гной и тем самым обеспечить надежный дренаж.

Артюшин смотрел на врача, но видел совершенно другое лицо. Перед самым знакомством с ним ему сказали, что в тюрьме вопросы операций просто так не решаются. И вопреки всем запретам операция возможна, но только за большие деньги.

Как во сне, он вспомнил разговор с незнакомцем. Врач предоставил ему сотовый, хотя это было запрещено тюремными порядками, и он услышал незнакомый голос, который сказал, что вопрос может быть улажен, если он расскажет, где может находиться Филатов и бумаги о строительстве нового гребного комплекса.

Тогда ему было совсем плохо, и он был близок к тому, чтобы поддаться эмоциям и согласиться помочь незнакомцу. Но Артюшин вовремя пересилил себя и ничего не ответил незнакомцу, сославшись на недомогание.

Потом ему еще раз предложили поговорить с незнакомым мужчиной. Тон разговора изменился: через каждое слово – мат-перемат, ведра словесной грязи и среди нее островок ультиматума: «Если в течение двух суток ты не скажешь, где бумаги или их копии, выйдешь из лазарета ногами вперед».

Однако он скорее согласился бы умереть, чем жить под чью-то диктовку.

– Я подумаю, как вам помочь, но для этого мне надо какое-то время, – бросил он тогда в трубку и прервал разговор.

Во взгляде врача застыл вопрос. Он, очевидно, ждал от своего пациента ответа насчет операции. Однако Артюшин решил молчать.

Когда врач поднялся с кресла, Артюшин сквозь зубы проговорил:

– Что ж, это ваше дело! Только, ради бога, не затягивайте консилиум!

Доктор улыбнулся и направился в прихожую, где оставил на вешалке свою куртку, бросив напоследок:

– Тем более что хорошие люди предлагают вам помощь. Я вам оставил таблетки, вы должны их пить. Я знаю, что вы отказываетесь от медицинской помощи.

После ухода врача Артюшин взял лежащие на его тумбочке таблетки и полулежа, дотянувшись до умывальника, выбросил их в канализацию и смыл водой. От физического напряжения через минуту его стало тошнить. Потом его вырвало пеной и желчью. Но после того, как он выпил воды, ему стало легче и боль начала стихать.

Он посмотрел на вчерашний обед, стоявший на тумбочке, и поймал себя на мысли, что уже давно потерял аппетит. Добравшись до параши в соседней комнате, он чуть не упал на пол. Он только слил воду, постоял, уставившись в цветной, вымытый до блеска кафель, которым были покрыты стены ванной комнаты. Его взгляд скользнул по никелированной трубе для сушки полотенец, и он представил, как привяжет к ней бельевую веревку и сделает петлю. «Низко, – пронеслась шальная мысль, – придется становиться на колени...» Это была противная мысль, и он тут же отогнал ее от себя.

Ближе к вечеру Бугрову позвонил Мазуркин и виноватым голосом доложил, что цена акций банка на фондовой бирже катастрофически пошла вниз. «Какая-то сволочь играет на понижение», – пояснил финансист.

– Так перехвати, черт возьми, инициативу! – рявкнул Бугров. – Бери акции на всю имеющуюся наличку.

Последовала томительная пауза.

– Скупай акции, но не афишируй. Если позволишь курсу скатиться еще до ста пунктов, можешь считать, что тебя больше нет. Понял или еще раз повторить?

– Я и так делаю все возможное, – обиженно возразил Мазуркин.

– К сожалению, этого недостаточно, – отрезал Бугров, – делай все невозможное.

– Чтобы остановить падение, нужны средства, а их у нас нет.

– Ну и черт с ним!

– Не знаю, но завтра о падении будут знать не только финансисты, но и клиенты и власти.

– Что-то ты меня ими пугать стал, – раздраженно заметил Бугров. – Не из пугливых!

Известие с биржи не потрясло Бугрова. Хоть он не был силен в финансах, он понимал, что рано или поздно во всех делах нужны деньги, которые закроют любые дыры. Проект гребного канала как раз и мог стать спасением. В череде проблем это была не самая приоритетная, ведь партия, которую он затеял, стоила многого. Смерти Шевцова и Одинцова, осуществленные по его приказу, должны были ударить прежде всего по правоохранительной системе города, подорвать ее престиж. И тут у него был замечательный повод показать свое лицо – выступить с инициативой о бездействии милиции, об оборотнях в погонах и разгулявшейся преступности.

В этот момент он даже улыбнулся себе – тогда ему не нужен будет ни Артюшин, ни Филатов с его друзьями из ФСБ. И его на гребне этой волны не тронут – иначе в глазах общества он станет мучеником. А в России мучеников любят.

Но все-таки для беспокойства была причина. Несколько лет он чувствовал себя королем в Москве и держал целый район столицы. Такое положение вещей было заслужено им в бандитских разборках. Однако в последнее время на его территории стали происходить неприятности. До поры до времени он не обращал на них внимания.

Но несколько дней назад погибли телохранители одного из подельников. На случай или беспредел заезжих гастролеров это было не похоже. Их похоронили на Химкинском кладбище. А самого подельника положили в частную клинику, где после сделанной операции он уже шел на поправку. Ему повезло: пуля, задев по касательной брюшную полость, прошла сквозь карман, в котором лежала запасная обойма от пистолета. Но вдруг положение его стало удручающим. Бугров сам выехал на место, возвращаясь из Дмитрова, где встречался с подмосковной братвой. Пульс у подельника почти не прощупывался, и Бугров велел охране отвезти его в государственную больницу, а молчание докторов подкрепить десятью кусками «зеленых». Однако через пару километров стало ясно, что до больницы он не дотянет. Охрана по мобильнику вызвала «скорую помощь» в район метро Таганская... Но сердце у подельника перестало биться за полторы минуты до прибытия неотложки...

Вспоминая вчерашний день и этот случай, Бугров впервые сдрейфил. То ли из-за излишней осторожности, то ли еще по какой причине он оставил тело подельника прямо на улице, приказал вынести тело из машины и положить его на скамейку. А потом уехал...

За трупом своего знакомого он вернулся сам, без охраны, через несколько часов. Труп оставили на ночь в гараже особняка – на дощатом настиле, положенном на сдвинутые капоты двух машин. В ту ночь Бугров спускался к нему во двор, взяв фонарик. Длинное, плоское тело подельника казалось отчужденно- беспомощным. Кто-то из охраны в его сложенные на груди руки вставил сигарету. Бугров выдернул сигарету и бросил ее под машину.

Постояв несколько минут над трупом и не получив от свидания никакого успокоения, он отвел взгляд от заострившегося желтого лица и пошел на выход, а потом приказал отвезти тело на кладбище и похоронить. Этот случай не на шутку растревожил Бугрова. Всю ночь он ворочался в постели.

Прошедший день он считал позорным. Утром состоялся «разбор полетов». Хапа рассказал о том, что произошло в тот день. Неизвестные убили братка во время сбора дани с предпринимателей на рынке, как