– Папку дай мне!

... Через несколько минут в кабинете Шевцова прогремел выстрел, разнесшийся эхом по коридорам милицейского управления.

На кладбище было сыро. Все утро шел дождь, и Филатову казалось, что он будет бесконечным. Небо было устлано тяжелыми тучами. Он прислонился к клену, так что его не было видно. Но он мог наблюдать за длинной траурной процессией.

У Филатова не было сомнений, что прогремевший в стенах управления выстрел – это не самоубийство, как это представили некоторые газеты. И ему было жаль офицера.

Филатов не сомневался, что милицейский начальник начал раскручивать дело об убийстве Сапоженко, а возможно, успел предпринять какие-то действия для обнародования документов. А это не понравилось тем, кто заказал Сапоженко и Артюшина.

Впрочем, убийство милицейского начальника не привело заказчиков к желаемому результату. Документы находились у Филатова. А сам факт ухода из жизни такой значимой в городе фигуры, как Трубников, повлек за собой взрыв общественного мнения.

Заголовки московских газет пестрели всевозможными версиями и догадками. Но в них не было ничего, что могло указать на главную причину. Впрочем, в одной из городских газет за несколько дней до трагического инцидента было опубликовано интервью с Бугровым, который высказывал свое недовольство работой начальника УВД Трубникова и «вялым следствием по делу Сапоженко». В интервью Бугров заметил, что, несмотря на сложности, у него есть надежда, что ему удастся найти общий язык с милицейским начальником.

Филатов скривился, вспомнив эти циничные строки, но осознавал, что, как всегда бывает в жизни, такого знания совсем недостаточно, чтобы запрятать лиц, причастных к убийству, за решетку.

Самое ужасное, что Юрий сам был в бегах и боялся показаться на глаза даже Светлову. Люди, спланировавшие убийство, по всей видимости, проработали все возможные контакты. Поэтому приходилось вот так партизанить без особого результата. Впрочем, Филатов не раз в жизни полагался на везение.

Здесь, на кладбище, он мог увидеть и главных заказчиков убийства. А это могло стать ниточкой, зацепкой.

– Органы понесли тяжелую утрату, – доносил ветер голоса коллег милиционера, заглушаемые шумом ветра и дождя, а потом и плачем жены покойника. – Но мы никогда не забудем его работу...

Филатову показалось, что дождь усилился, и он пожалел, что пришел сюда. Он сильно промок, и холодный ветер мог сыграть с ним злую шутку.

Бежали минуты, но в разношерстной толпе прощающихся с Трубниковым он не заметил никого, кто бы привлек внимание.

Потом раздались залпы в честь покойного, и Филатов понял, что искать зацепку здесь не имеет смысла. Очередной ход бандитов оказался проигрышным для Филатова.

– А ты не стой за спиной. И так без тебя тошно, – не поворачивая спины, заявил пожилой человек в шляпе.

Филатов оторопел от неожиданной прозорливости незнакомца, спокойно сидящего на скамейке рядом с могилой, а потом медленно подошел и сел рядом с ним.

Перед Филатовым сидел мужчина лет сорока пяти – пятидесяти, худощавый и скуластый. Хоть поначалу он не смотрел на Филатова, но по профилю незнакомца можно было понять, что перед ним волевой человек и вместе с тем уставший. Его фигура была наклонена чуть вперед, как будто прямо он мог с трудом сидеть.

Одет он был просто, но как-то не по-русски, а как одеваются иностранцы – неброский, но дорогой синий плащ, ботинки из крокодильей кожи.

Обратив на это обстоятельство внимание, Филатов устыдился своего спортивного костюма, порванного в нескольких местах, и старой куртки.

– Выпьешь? – спросил незнакомец, почти не обращая внимания на собеседника.

Филатов секунду колебался, а потом согласился, кивнув рядом сидящему мужчине.

Мужчина достал из кармана красивую позолоченную флягу, и тут Филатов заметил на длинных пальцах незнакомца черный перстень.

– Перстень нравится? – неожиданно спросил мужчина. – Он многим нравится. Я его давно хотел снять. Но это память. Когда я в семьдесят седьмом откинулся из Магаданской зоны, мне его моя Маринка подарила. Дождалась и подарила. А я тогда пришел и думал, что подохну. Ведь ничего делать не мог. С пацанских лет сидел, – тяжело вздохнул незнакомец. – Не был – будешь, был – не забудешь, – изрек он старую арестантскую истину... А тут она стоит передо мной на вокзале в Ленинграде и плачет, – после некоторой паузы вспомнилось собеседнику. – Я вышел и тоже заплакал. А она мне этот перстень подарила. Он тогда был желтый, золотой, а потом почернел. Ну, это когда уже Маринки не стало... Да, кстати, я не представился, меня Андрей Юрьевич зовут, – сказал он и протянул Филатову маленький стаканчик с красноватой жидкостью.

– Юра, – коротко ответил на приветствие Филатов и осторожно отпил из стакана, в котором оказался хороший коньяк.

– Я, Юра, приезжий, как ты заметил, – в этот момент собеседник впервые посмотрел Юре в глаза. Как только Союз развалился, я уехал. Не знаю почему. Мать и отца еще до этого похоронил, брат вот только остался. Не видел его несколько лет...

– Постойте, так это Трубников...

– Нет, – решительно осек его Андрей Юрьевич. – Слава богу, мусоров в моем роду не было.

Заметив, что Юра продолжает непонимающе смотреть на него, Андрей Юрьевич продолжил:

– У братана моего такая же поломанная судьба. И поломали его такие, как твой Трубников. Ментяры поганые, – тихо выругался Андрей Юрьевич и от злости сплюнул на землю.

Юра решил промолчать и после того, как собеседник достал сигарету, закурил сам. Посидев минуту, он решил, что ему лучше уйти, но Андрей Юрьевич знаком показал, что просит его остаться.

Это не входило в Юрины планы, поэтому он решил все же уйти.

– Да постой ты! – попросил его Андрей Юрьевич и поднялся со скамейки. – Я уже не молод, чтобы за вами всеми поспешать.

С этими словами они оба уселись на прежнее место. И Филатов заметил, как его собеседник изменился в лице, а в глазах появилась хитринка.

– Зачем вы приехали сюда? – спросил Юра.

– Это целая история, – доставая новую сигарету, ответил Андрей Юрьевич. – Без всяких предисловий скажу тебе, был у меня брат Виктор. Когда мы расстались, я оказался в Бостоне, а он в Москве. Ко мне ехать не захотел и промышлял, как мне говорил, коммерцией. Потом в разборках с братвой участвовал. Но не в этом дело. Слава богу, выжил и даже открыл свой бизнес. Хоть я и не при делах, понимаю, что это за бизнес, – глубоко затянувшись, начал рассказывать Андрей Юрьевич. – В общем, все было тип-топ, но недавно я узнал, что братана моего кто-то завалил. Узнал я не случайно. На меня вышел человек из Москвы и рассказал, что к этому причастен некий Артюшин, мент этот, Трубников, ну и еще там кто-то.

Филатов слушал и не верил своим ушам. Перед ним сидел брат Сапоженко.

– Так вот, – продолжал собеседник, – приехал я сюда, начал справки наводить, не сходится все это.

Когда Андрей Юрьевич высказался, Юра решил выложить некоторые карты:

– Брата вашего нашли убитым на гребной базе? С множественными переломами...

– Ну да, газеты писали об этом, – удивленно поморщив лоб, ответил Андрей Юрьевич. – Погоди- погоди, а ты откуда знаешь?

В этот момент Юра сам закурил и шумно выпустил вверх струю голубого дыма. Но говорить стал после четвертой затяжки:

– Значит, так... Все, что тебе сказали, – полная туфта!

– Ты что бакланишь, фраер? – привстав с лавочки, Юрин собеседник готов был наброситься на него и полез за чем-то в карман.