представилась:

— Александра. — Я назвал свое имя в ответ и поцеловал ее руку. — А вы, молодой человек, моего мужа не бойтесь. К сожалению, никакой другой вид юмора, кроме кулинарного, ему неведом.

— Я постараюсь.

Тем временем ее муж освободил зеленого дракона от привязанных на спину баулов, и я с удивлением узнал в идущих к замку мужчинах преподавателя нашей Академии мастера Арсения и его сына Фила — лучшего друга моего старшего брата Димы. Челюсть отвисла от удивления.

— Привет, Антон! Каким ветром тебя к нам занесло? — спросил Фил, и я уже собирался ответить, когда услышал:

— Ветром перемен! — вместо меня ответила Александра и, смеясь, прошла мимо.

— Ну что, все прошло как мы планировали? — Дмитрий нетерпеливо переступал с ноги на ногу прямо перед мордой сидящего на песке пустынного ночного пляжа дракона.

— Не совсем, нашим планам едва не помешал неучтенный фактор в лице моей десятилетней кузины Анастасии. — Дракон засмеялся, выпуская облако дыма. — Но в результате мы получили именно то, что планировали — Антон попал к Александре, только немного другим способом. Так что можешь успокоить короля и твою маму — с ним все в порядке. И Кенту скажи, чтобы не переживал — с Антоном ничего не случится, просто пришло его время узнать, что он — дракон.

Три года назад

Больно, больно…. Никаких других чувств, никаких желаний. Я выплывал из беспамятства в океан боли и тонул опять.

Чьи-то руки касались моего лица, не всегда нежно. Я вырывался — но меня крепко держали, а потом просто стали привязывать, чтобы в беспамятстве я не сорвал повязку с пекущей огнем глазницы. Временная прохлада — мокрая, пахнущая травами тряпка на лице — не могла облегчить мои мучения или перебить запах гнилой соломы, мочи и пота. Дважды в день меня кормили кашей, в которой иногда попадались куски мяса: не умрешь, но и не насытишься.

Как долго это продолжалось — неделю, две, три — не знаю, но наступил момент, когда с лица сняли повязку, и я дотронулся до лица — шрам, начинаясь от линии волос, пересекал лоб и доходил до середины щеки. Дрожащими пальцами провел я по пустой глазнице…

В бараке без окон, где жили пять десятков рабов, всегда царил полумрак. Даже в солнечный день пробивающиеся сквозь неплотно прилегающие доски лучи не давали достаточно света, но мне и этого было достаточно. Брошенный прямо на земляной пол в углу барака соломенный матрас служил мне постелью.

Кто-то дал мне воды и, укрывая рваным одеялом, сказал:

— Жить будет. — А ему ответили:

— Лучше бы умер.

Но я решил — буду!

Я смирился с запахом грязи, с набитым соломой матрасом вместо постели. Со временем боль прошла, остались только шрамы, но они меня мало волновали, увидеть своё лицо я все равно не мог. Первое время очень кружилась голова, я передвигался, как старик, периодически останавливаясь в поисках опоры, и на несколько минут закрывал глаз, чтобы дать ему отдых. Человек, который ухаживал за мной, стал выводить меня на воздух, но открытое пространство и яркий свет меня пугали, и я стремился поскорей вернуться в барак. Но он заставлял меня выходить каждый день, пока я не привык делать это сам. И, как только надсмотрщики поняли, что я вполне в состоянии держать кирку в руках, меня, вместе с остальными рабами, отправили работать. Мы строили дорогу.

Я не помнил, кто я — имя в таком случае неважно. Когда нет прошлого — можно отзываться на любое. Я словно родился заново, но родился рабом. Зачем рабу имя? Кто-то сказал обо мне:

— Живучий, черт!

Так я получил имя. Черт.

Я практически не разговаривал — просто не знал о чем. Мне всё было безразлично, и первое время я больше походил на животное, чем на человека. Мой мозг спал, остались только самые примитивные инстинкты: еда, сон, работа. Интерес к тому, что меня окружает, стал просыпаться постепенно, и я чувствовал себя, как пробудившийся от долгого сна.

Когда ударили морозы, и земля стала тверже камня, которым мы мостили дорогу, нас перевезли в старый бревенчатый барак, где мы прожили до весны. Тот, кто ухаживал за мной, в начале зимы пропал, и на его место поселили молодого веселого парня, по глупости попавшего в рабство. Захотелось легкой наживы, и он, в компании таких же любителей чужого добра, решил ограбить охраняемый всего несколькими дроу обоз, но дроу им оказались не по зубам. Кто выжил, теперь работают здесь. Вот он и поведал мне, что страна темных эльфов, или дроу, называется Дрейя, людских государств несколько, и ближайшее из них — Левония. Еще дальше на юге Иллинадор — земля эльфов, а на западе, за непроходимыми горами, лежит недосягаемый для людей мир драконов.

Наступившая весна растопила снег, и, как только земля подсохла, мы продолжили строить дорогу.

Надсмотрщики, темноволосые остроухие дроу, строго следили, что бы никто из рабов не отлынивал от работы. К ним мы должны были обращаться уважительно — мастер. Несколько раз верхом на лошадях, приезжал со своей свитой хозяин замка, к которому и вела строящаяся дорога. Как-то раз, уже летом, махавший киркой рядом со мной мужик остановился на минуту и тронул меня за рукав:

— Черт, гляди, принц ихний приехал, хозяин наш. Говорят, его отец, Повелитель дроу, самый что ни на есть настоящий дракон.

Я поднял голову и посмотрел принца.

Наследный принц Отерон, проверял, как строится дорога к его новому дворцу. Он свысока поглядывал на почтительно склонивших головы надсмотрщиков, стараясь не приближаться слишком близко к облаку пыли, в котором трудились рабы.

Иногда ветер менялся, и в сторону высокомерного темного эльфа летело облако пыли, смешанной с запахом давно немытых тел. Тогда принц еле заметно морщил нос и отворачивался. Рабы его не интересовали, важен конечный результат.

Одни рабы расчищают участок земли под дорогу, кирками разбивая сухой грунт, выкорчевывая кусты и деревья, расшатывая и вынимая мешающие камни. Другие разгружают подводы с квадратными каменными плитами, ежедневно прибывающими из каменоломни, где такие же рабы пилят и обтёсывают каменные глыбы, придавая им нужную форму. Третьи — укладывают плиты на уже ровную землю, подгоняя и утрамбовывая их так, чтобы не было щелей.

Все знали, что дроу любят использовать рабский труд, тем более что в соседнем человеческом государстве люди плодятся, как тараканы. Сотней больше, сотней меньше — они и не заметят. Те, кто сюда попал, уже никогда не вернутся на родину.

А пока принцу надоело стоять на солнцепеке. Пусть рабы трудятся, им солнце не мешает. Уже собираясь развернуть коня, Отерон бросил последний взгляд на людей. В этот момент один из них, высокий, бородатый с изуродованным шрамом лицом, разогнулся и посмотрел своим единственным глазом на принца. Отерон замер, словно вспоминая, где он мог видеть такой цвет глаз, придержал коня и что-то быстро сказал начальнику надсмотрщиков.

Я услышал, как надсмотрщик называет принцу мое имя. И тут же ко мне подошли двое, вырвали кирку из рук и потащили за собой. Мне связали руки и перебросили поперек седла. Свита и телохранители окружили наследника и поскакали обратно в замок. Сквозь предусмотрительно распахнутые ажурные ворота кавалькада влетела на дворцовую площадь. Легко спрыгнув с коня, Отерон вбежал вверх по лестнице.