Грант сжал резной столбик балдахина.
– Горишь желанием узнать, что сказал мой брат? – спросил он с укором. – Умираешь от любопытства?
– Хотелось бы понять тебя, – обиженно ответила Софи, – но лезть в душу не собираюсь.
С трудом подбирая слова, Грант наконец заговорил:
– У Рзндольфа плохо с сердцем. Гораздо хуже, чем я думал. В любую минуту может случиться новый, смертельный приступ.
Софи кивнула, ничуть не удивившись.
– Джейн мне рассказала. Она тоже очень беспокоится.
– Я не беспокоюсь! – взорвался Грант и, не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, прошелся по комнате. – Во всяком случае, в том смысле, как ты это понимаешь. Дело в том, что… брат назначил меня единственным попечителем своего состояния. И хотел услышать обещание, что в случае его смерти я позабочусь о жене и ребенке.
Софи вопросительно вскинула брови.
– Ты дал обещание?
– Разумеется. У меня не было выбора.
– Был. Можно было отказаться. Но ты согласился, и я очень рада. Братья должны помогать друг другу.
– Оставь прописные истины. Тем более что мы с ним и братья-то всего лишь наполовину. Матушка спуталась со слугой, разве не помнишь?
Софи строго поджала губы.
– Ты меня не понял. Угодно тебе или нет, а вас с Рэндольфом связывают кровные узы. Он это признает; значит, должен признать и ты.
– Нет, это ты меня не поняла. Он законченный дурак, если готов доверить мне огромное богатство. Я ведь могу проиграть, спустить все, кроме заповедного имущества. Могу оставить вдову и сироту без единого пенни.
– Литтон тебе доверяет. Знает, что ты не вор.
С губ едва не сорвалось роковое признание в воровском прошлом, но было бы безумием давать ей в руки оружие, которым можно воспользоваться в любую минуту. За обеденным столом он уже признался, прямо ответив на вопрос. Просто потому, что хотел шокировать безупречного братца.
Скрипя зубами от злости, Грант подошел к окну, раздвинул шторы и посмотрел в черную, как его душа, ночь.
– У Рэндольфа множество причин не доверять мне. В детстве мы ненавидели друг друга. В шестнадцать лет я окончательно покинул Кендалл-Парк и с тех пор встречался с братом, лишь когда мы случайно сталкивались на светских приемах. Мне не было еще двадцати пяти лет, когда я умудрился проиграть солидное бабушкино наследство. Я же негодяй, подлец и ни на что не годный ленивый бездельник!
Софи рассмеялась.
– Ну, только не ленивый. Всю жизнь упорно работал, чтобы заслужить дурную репутацию.
Грант сердито посмотрел на нее.
– Что ты хочешь этим сказать?
На милом лице появилось серьезное, даже грустное выражение.
– Не хочу притворяться, что много знаю о твоем воспитании. Но, по-моему… твой отец напрасно вымещал злость за измену жены на невинном ребенке. Ненавидел тебя и мучил презрением.
Эти слова задели Гранта за живое. Значит, в этом и крылся корень зла? Если не удавалось стать лучшим сыном, он стремился стать худшим.
– Ты ничего не знаешь.
– Правильно, рассуждать – не мое дело. Присядь, пожалуйста. И расскажи хоть немного о жизни в Кендалл-Парке. Ведь там ты вырос.
Грант сел на краешек софы и закрыл лицо ладонями. Близость Софи и возбуждала, и успокаивала.
Грант представил себе дом, в котором жил, когда был маленьким. Огромный особняк с увитыми плющом каменными стенами. Неожиданно нахлынула ностальгия, и слова полились сами собой:
– Дом стоит на холме и смотрит в долину. А там перелески, луга, возделанные поля. Когда хотелось прогулять уроки, то пяти сотен акров вполне хватало, чтобы надежно спрятаться. Внизу течет река, и мы с Рэндом, пока были маленькими, вместе ловили рыбу в прозрачной холодной воде. – Погрузившись в воспоминания, Грант незаметно для самого себя назвал брата уменьшительным именем. – И однажды весной мне посчастливилось поймать огромную форель. Я был моложе Люсьена, наверное, лет семи, и, не удержавшись, упал в воду. Неумолимый поток увлек меня вниз по течению.
– И что же было дальше?
– Рэнд прыгнул в воду и вытащил меня на берег. Я, разумеется, намок и дрожал от холода. Но удочки из рук не выпустил. Рэнд уговаривал меня вернуться в дом, но в тот момент форель казалась важнее всего на свете.
– И что же, ты ее вытащил?
Грант кивнул.