Когда доктор собрался уходить, учтивый господин последовал за ним в коридор. Уточнив кое-какие детали лечения, он решил воспользоваться внезапно представившейся возможностью и выяснить некоторые важные вопросы.

– Скажите, доктор, не вы ли, случайно, в прошлом году лечили герцога Малфорда? Дело в том, что он был моим хорошим другом.

– Лечить герцога? – усмехнулся Макферсон, покачав головой. – Нет, сударь, подобной чести может удостоиться лишь врач самого регента, доктор Атертон.

Поблагодарив за сведения и приняв твердое решение в ближайшее время навестить нужного человека, Грант вернулся в спальню и увидел, что Рен задремал. Взяв подсвечник, Грант прошел в гардеробную. Сомнения и подозрения не оставляли его.

Разбросанная одежда валялась на полу; бритвенные принадлежности разлетелись по углам; на краю умывальника жалобно балансировал фарфоровый кувшин; чемодан покинул пределы шкафа и лежал на полу открытым, рядом с кучей галстуков и шейных платков.

Грант присел на корточки, чтобы внимательно рассмотреть следы преступления. Кожа на дне чемодана оказалась разрезанной, и глазам открылся небольшой тайник, в котором нередко доводилось перевозить краденые драгоценности.

Но существовало и еще одно секретное местечко.

Грант провел рукой по внутренней обивке и нащупал искусно скрытый в шве едва заметный крючок. Открыл невидимый карман и вытащил сложенный лист бумаги.

К счастью, письмо Малфорда оказалось на месте.

Мерцающий, свет позволял без особого труда рассмотреть нетвердый почерк больного Роберта. Послание выглядело совсем коротким, словно друг детства писал в спешке.

«Боюсь, что отравлен дорогим мне человеком… не могу доверять никому, кроме тебя, старина… приезжай быстрее…»

Письмо разыскало адресата в Константинополе и пришло в одном пакете с двумя другими: официальным посланием адвоката герцога Малфорда, в котором Гранта приглашали принять опеку над Люсьеном, и письмом Софи, представлявшим собой столь же официальное требование отказаться от всех прав и обязательств по отношению к ее сыну.

Сомневаться не приходилось: Роберт тайно написал другу последнюю предсмертную записку и послал ее тетушке Фиби. Из всего семейства только сестра отца поддерживала Гранта. Родственница переправила письмо по известному ей адресу, однако международная почта не спешила и доставила просьбу о помощи, лишь когда помогать было уже поздно.

Печаль и гнев вспыхнули с новой силой. Трагическое послание оказалось первым и последним известием от Роберта почти за десять лет разлуки. Подозрение сразу пало на Софи. Впрочем, можно было назвать и других вероятных преступников: например, сварливую сестру Роберта, Хелен, и чудаковатого кузена Эллиота.

И все же существовал решающий аргумент: если Роберт не сомневался в невиновности собственной жены, то почему не разделил опасения именно с ней?

Сегодня Софи разыгрывала роль трагической вдовы. Рассказывая о смерти мужа от недоброкачественной пищи, умудрилась выглядеть печальной, почти убитой горем. Ни единым словом, ни единым намеком не упомянула о возможности отравления.

Грант нахмурился. Случайно ли уже через несколько часов после визита в Малфорд-Хаус в его дом проникли злоумышленники? Черт возьми, конечно же, нет!

Что, если перед смертью Роберт признался жене, что написал другу детства о мучивших его подозрениях?

Если принять этот сценарий, то внезапное появление Гранта в библиотеке должно было вызвать в душе Софи смятение и страх. Преступление могло открыться. Ни одна герцогиня не согласилась бы променять золотую жизнь на мрачное существование в тюремном застенке.

Существовал лишь один-единственный способ избежать заслуженного наказания: отыскать обвинительное письмо и немедленно уничтожить неоспоримую улику.

– Неужели ты надеешься, что недостающая часть дневника спрятана где-то здесь, в жилых комнатах? – спросила Каролина.

С высоты, почти из-под самого потолка, Софи взглянула на любимую подругу и соседку. Сама она сидела на верхней ступеньке библиотечной лестницы, а Каролина удобно устроилась в кресле возле камина и потягивала шерри. Графиня Белгроув обладала поразительной красоты голубыми глазами. Серебристые нити в темных волосах предательски подсказывали, что она была лет на двадцать старше своей молодой подруга. Два сына Каролины уже выросли, а третий учился в Итоне. Несмотря на солидную разницу в возрасте, дамы подружились вскоре после появления Софи в герцогском особняке по соседству с городским домом графа и графини Белгроув.