года – одиннадцать человек покончили с собой, да еще двое пропали без вести. Все они спускались в подвал и видели останки императрицы. Кроме учителя Юя, который больше туда не ходил, все погибли страшной смертью.

Е Сяо сказал мне:

– Обрати внимание: в этих смертях есть два пика. С вечера восемнадцатого и до утра двадцатого октября погибло пять человек, двадцать первого и двадцать второго никто не погиб, однако с вечера двадцать третьего и до утра двадцать четвертого октября – практически за один вечер – умерли еще четверо. Что же касается двоих пропавших, я полагаю, они тоже мертвы, просто их трупы не были обнаружены или опознаны.

– Значит, все ниточки оборвались?

– В общем, да, – грустно усмехнулся Е Сяо.

Он помолчал и вдруг быстро сказал:

– Я решил бросить это дело.

– Что ты говоришь?

– Бросаю. Мне надоело. Я устал. Все это мне опротивело. Я больше не могу.

Е Сяо опустил голову.

– Мы же так много узнали о «Блуждающих душах древних могил», о Дунлине, о деле императрицы, о Черном доме… Неужели все это напрасно?

Он ничего не ответил. Я тоже замолчал. В моей квартире воцарилась мертвая тишина. Потом Е Сяо еле слышно прошептал:

– Я очень боюсь.

– Общественная безопасность может бояться? – неловко пошутил я.

– Хватит с меня. Я тоже человек. Я боюсь, боюсь по-настоящему. С самого начала. С тех пор, как занялся этим делом, прочел материалы о самоубийцах, посетил сайт «Блуждающие души древних могил», съездил в Дунлин. Расследуя это дело, изучая материалы, я постоянно, ежеминутно испытывал страх, жил в ужасе. Тебе этого не понять. Я старался быть крепким, как бамбук, но на самом деле я гораздо слабее тебя.

– Так положись на меня. Давай все же продолжим…

– Послушай, каждый человек имеет право бояться… – Е Сяо медленно выговаривал слово за словом, глядя на меня в упор. Глаза его были широко раскрыты, на лбу проступили капельки пота – таким я его никогда не видел. В мою душу закрался тайный страх: а если он тоже?… Е Сяо продолжал: – Сейчас в моей душе рухнул последний рубеж обороны, я утратил всякую надежду. Я хочу жить, понимаешь, жить хочу! С самого начала это так называемое расследование велось по моей личной инициативе, теперь пришла пора прекратить его и умыть руки.

– Ты очень изменился. Я помню, в детстве ты вообще не ведал, что такое страх.

– Да, я очень изменился. Хочешь знать, почему?

– Если можешь, расскажи.

– Это кошмар всей моей жизни. Мне жутко вспоминать об этом. Когда я учился в Пекине, в Университете общественной безопасности, у меня была подруга, которая училась вместе со мной. Мы с ней часто вели задушевные разговоры. Она очень нравилась мне. Перед выпуском у нас была практика. Нас с подругой направили в Юньнань, в группу по борьбе с наркотиками. Мы поехали вместе.

Во время одной операции по задержанию наркоторговцев случилось непредвиденное. Никто не знал, что наркоторговцев в несколько раз больше, чем нас. Началась перестрелка, многих из наших убили. В ходе боя я потерял свою подругу из виду. Когда все кончилось, оказалось, что ее нигде нет – ни среди живых, ни среди мертвых. Она попала в руки бандитов. Спустя несколько дней мы нашли ее тело. Ей отрезали голову. На труп невозможно было смотреть без содрогания: ее насиловали безостановочно несколько дней подряд, все тело было исколото шприцами, в нее вогнали колоссальную дозу героина, она умерла в ужасных мучениях.

В тот же день я задержал одного наркоторговца. Нацепил на него наручники и приставил к голове пистолет. Я смотрел на него, а перед глазами была голова моей подруги. Я был вне себя от ярости, я люто ненавидел этого злодея. Я хотел только одного – отомстить. «Месть, месть, месть…» – звучало у меня в ушах.

Стоило мне нажать на курок, и пуля вышибла бы из него мозги. Из его головы. «Голова, голова, голова…» – твердил я. Однако в тот самый миг, когда оставалось только нажать на курок, я подумал: если выстрелю, то тем самым нарушу закон. Этот тип уже арестован и не сопротивляется, а значит, я не могу, не имею права его убить. В тот миг я невыразимо мучился, я должен был сделать выбор между местью и долгом; мне страстно хотелось увидеть раздробленную голову этого негодяя. Я мечтал, чтобы он испытал такие же муки, как моя подруга. В конце концов я опустил пистолет, я не выстрелил.

Потом я нашел множество оправданий, убедил себя в необходимости соблюдать закон. Но на самом-то деле я знал, что все эти доводы – ложь, я просто струсил, испугался: вдруг кто-нибудь увидит, как я убиваю человека, пусть даже преступника; я испугался, что меня уволят из органов, несмотря на то, что у меня была веская причина для мести. Но даже эта причина не шла в сравнение с лавиной страха, обрушившегося меня. Я испугался, просто струсил. С тех пор страх глубоко сидит во мне, потому что я просто презренный трус.

После выпуска я не пошел в уголовную полицию, а стал работать в информационном центре. Теперь я не занимаюсь стрельбой и погонями. Вот как обстоит дело, вот почему я изменился. Когда-то я не смог одолеть страх, изначально скрытый в глубинах человеческой души. С тех пор этот врожденный страх съедает меня изнутри. А сейчас он растет во мне с бешеной скоростью. Этот страх каждую ночь все плотнее и плотнее сгущается вокруг меня. Скоро во мне останутся только страх и ужас. Вдобавок я почти каждую ночь вижу во сне ужасную смерть моей подруги. Я этого больше не вынесу! Я сойду с ума или покончу с собой.

Е Сяо быстро заморгал, чтобы скрыть от меня набежавшие слезы. Даже в детстве я ни разу не видел, чтобы он плакал.