— Та я ж сразу поняла, що це за люди. Глазами по хате зиркають — чего б забрать. Советскую власть такими словами обзывають! Особливо он той, що ощерився, — указала она на Лепетченко. — Каже, щоб вона провалилась, ваша Советская власть.

Тот взвыл от злости.

— Ах ты, брехло! Ты ж сама это кричала!

— Я? Чуете, люди добри. Вин ще и скаже, що то я фальшивя гроши роблю, — она сунула под нос начальнику милиции пятак, полученный от Марка. — Мало ли що я сказала! В мене чоловик в Червоной Армии вже два года! Я сама с ним в партизанах ходила! Мени що завгодно можно про власть!.. — кричала она, ничуть не смущаясь некоторым отсутствием логики в собственных словах.

— А ну, помовчи, Маруся, — властно проговорил пожилой крестьянин в казачьем картузе и с пышными сивыми усами. — Ось, товарищ начальник, як було. Присылает вона, Маруся, до мене свого Василька и от этую монету. Цыган, каже, дав. А тут докладают мени, що через нашу речку Волчью у село одна за одною пройшли якись три группы. Ну, може воно ще и ничого. Народу тут много проходит. Так що ж вы думаете? Через якихось пять хвилин несуть мени вже з другой хаты от такую же монету. А там и з третьей. Эге, думаю, це, значить, одна кумпания! Та и ще ж Цыган з ними. От я послал до вас... Зараз всих отыих бандитов сюда до хаты приве-зуть.

Марк был в отчаянии: еще минута, и операция будет сорвана бесповоротно.

В этот момент в хату вбежал милиционер, шепнул что-то начальнику, и они стремглав выскочили из комнаты.

Обе группы охраны, задержанные крестьянами в разных концах села, были уже в повозках. На все просьбы Медведева вызвать из хаты начальника крестьяне угрюмо молчали. Звать же начальника самому, кричать, рваться в хату Медведев не мог: Лепетченко не должен был его видеть. Тогда он пошел на хитрость: выскочил из повозки и бросился бежать. Кое-кто из крестьян пустился за ним. Из хаты выбежал начальник милиции. Медведев метнулся к нему.

— Ничего не предпринимайте! Немедленно позвоните в Харьков Добродееву, — вполголоса проговорил он.

Начмил усмехнулся.

— Ишь, дружок у Добродеева выискался! — Два часа назад начмил доложил Добродееву, что крестьянами поймана банда Цыгана, и тот приказал доставить ее под конвоем в Днепропетровск. — А ну, сдавай оружие!

Медведев протянул свое удостоверение.

— Я больше не могу объяснять. До разговора с Добродеевым не выпускайте этих трех из хаты.

Только вечером Марк, Лепетченко и Лева были выпущены и беспрепятственно ушли из села. Марк объяснил, что ему удалось подкупить начмила.

Эта история потрясла Лепетченко. Теперь он стал опасаться каждого встречного, передвигался только ночью. Часто на привалах вдруг бросался в сторону хрустнувшей ветки и потом тщательно обшаривал ближайшие кусты и овраги. Боялся заснуть. Как загнанный волк, он словно чувствовал, что кольцо сжимается. Но надежда упрямо гнала его вперед.

Медведеву было очень трудно остаться незамеченным — приходилось все время быть настороже. Он тоже не смыкал глаз, иногда ускользая от Лепетченко буквально за два шага. И все же однажды в лесу Лепетченко нос к носу столкнулся с одним из помощников Медведева. Марку и Леве пришлось арестовать парня и допросить. Тот объяснил, что местный, заплутал в лесу. Едва удалось уговорить Лепетченко отпустить его: адъютант Махно сообразил, что исчезновение парня может всполошить власти и затруднить поиски клада.

На третий день путешествия Лепетченко наконец привел их к уединенному хуторку, где два года назад удирающие махновцы оставили часть своего имущества.

Благообразный старичок со слезящимися хитрыми глазами сразу узнал Лепетченко и Леву, низко кланяясь, ввел их и Марка в дом. Тотчас спущенные громадные псы заметались вдоль забора.

Медведев выбрал наблюдательную точку в низкорослом кустарнике напротив хутора, пролежал там весь день. Обе группы широким кольцом расположились вокруг.

Под вечер Марк вышел на крыльцо, потянулся и, как бы разминаясь, два раза взмахнул обеими руками.

У Медведева сжалось сердце. Клад найден! Ночью он будет вырыт.

Казалось, день догорал особенно медленно. Там, за хутором, лежала бескрайняя украинская степь. Низко над нею в розовом тумане плавало солнце. Сумерки поднимались откуда-то сзади, из-за спины, из- под ног, из неглубоких синих балочек и, точно дым, стелились, плывя в степь, гася теплые ярко-желтые пятна цветов. Седой ковыль зашевелился, волны его, перекатываясь туда, к горизонту, становились все темнее и темнее, и скоро уже вся степь стала рыжевато-бурой, словно горячая зола. Только далеко впереди, куда отступал день, еще розовела полоска живой степи, да трепетал кусочек солнца. Скоро и он исчез. И наступило короткое степное предвечерье со сказочно зеленым небом, стеклянным воздухом и опьяняющей смесью степных запахов. Но вот и небо потемнело. Хутор уже стоял на пригорке чеканным черным силуэтом со всеми своими пристройками, зубчатым забором, скворешнями и стрелами тополей, словно маленькая крепость.

Проникаясь этой красотой, слушая замирающие звуки степи, Медведев думал о том, как тепло и радостно жить на свете! Он все время жил с таким чувством, словно самое красивое, самое замечательное еще впереди. Он ничего не жалел в прошлом. Он был полон веры в будущее. И он любил людей... Но короткими, очень короткими были в его жизни эти минуты покоя...

В кромешной темноте, держась подветренной стороны, затаивая дыхание, подползал Медведев к забору. По двору, гремя цепями, тревожно бегали собаки.

Из дома доносились неясные шорохи. Чья-то рука приподняла уголок одеяла, которым было завешено окно — в комнате слабо горела лампа. Это Марк подал сигнал. Действительно, вскоре скрипнули ступени крыльца и глухо зарычали псы. Старческий сиплый тенорок что-то произнес, и рычание смолкло. Чуть заметный отблеск огонька задрожал над крыльцом, поплыл в сад. Вскоре Медведев услышал: там копают землю. Он бесшумно передвинулся вдоль забора. Наконец оказался у места раскопок. С трудом удалось чуть раздвинуть доски забора.

На земле, прикрытая шапкой, мерцала «летучая мышь». Ее тусклый свет поблескивал на лезвии лопаты, врезающейся в дерн, выворачивающей большие комья земли. Привыкнув к свету, Медведев рассмотрел, что копает Лева. Марк и Лепетченко, присев на корточки, не отрываясь смотрели в яму. Старик стоял в стороне, прислонившись к стволу яблони.

Вдруг Лева, отбросив лопату, нагнулся и вытащил из ямы старый кожаный портфель. Оттуда вывалилась толстая тетрадь в черном клеенчатом переплете.

— Батькин дневник! — прерывисто дыша, проговорил Лепетченко и оскалил зубы. — Значит, и все здесь. Копай, Лева!

Через несколько минут из ямы был извлечен продолговатый металлический ящичек. Лева поставил его на землю, и все трое принялись открывать заржавелую крышку.

Кто знает, что произойдет в следующее мгновение, когда сверкнет золото? Медведев поднялся, вынул пистолет, заглянул через забор. Рядом с ним поднялся один из его помощников. Хутор был надежно оцеплен.

Наконец крышка со скрежетом сползла. Несколько секунд стояла томительная тишина. Потом Лева запустил руку в ящичек и вытащил оттуда большой медицинский шприц. Он с любопытством повертел его в руках, передал Лепетченко, достал из ящичка длинные щипцы, ножницы.

Внезапно Лепетченко вскочил, с силой хватил шприцем о землю, так что он разлетелся вдребезги.

— Копай, Левка! Копай! — закричал он в исступлении.

— Чего копать-то, — спокойно произнес старик, не пошевельнувшись. — Больше ничего нет. Все.

— Как все? — опешил Лепетченко. — Ты что ж, хочешь сказать, что, кроме этой аптеки, которой