— Семичастный, не кривляйся! — осадил его Медведев. Он упорно отучал Гришу от этого «флотского» жаргона.
— Ладно, серьезное дело, а ты на мелочи кидаешься!.. — обиделся тот. — Слушай, я сейчас с вокзала. Оказывается, неделю назад в Москву был отправлен товарный вагон под охраной двух красноармейцев. У начальника вокзала спрашиваю, какой груз. Говорит, военный. Ну, кроме штаба четырнадцатой — некому. Я — туда! Не пускают. Шум. Я рвусь. Мандат сую. Мне под нос — пушку. Драка. Думаю, еще посадят. А тут вы ждете. Штука? Смотрю, выходит кто-то — синее галифе, черная косоворотка с ремешком, глаза черные, усы черные. Все козыряют. Конец, думаю, начальство новое — упекут. А он взял мандат, расспросил. Смотрю, смеется. И вот, верьте — нет, за плечи меня обнял. Улыбка у него такая счастливая, будто брата родного увидел...
Гриша обвел сияющими глазами чекистов, собравшихся на его громкий рассказ.
— И говорит: «Человек врагов Советской власти ловит, а вы задерживаете! Пропустить и показать документы — отправляли мы там что-нибудь в Москву или нет». — И пропустили! Верите — нет? И знаете, кто он такой?!
— Орджоникидзе, — ответил Александр. — Он назначен членом Реввоенсовета 14-й армии.
Гриша с восторгом расписывал подробности встречи, но Медведев вернул его на землю.
— Что же ты там выяснил, Гриша?
— А, да! — Гриша вытянулся и отчеканил: — Четырнадцатая армия за последнюю неделю ни одного товарного вагона в Москву не отправила.
И вот тогда-то Медведев впервые совершенно ясно сказал себе, что в товарном вагоне в Москву под охраной двух мнимых красноармейцев был отправлен украденный пироксилин и что Владислав Цеховский знал об этом. Александр даже не мог объяснить себе, на чем основана его уверенность. Ведь Цеховский работал безупречно. Но появление Таи в монастыре, поведение Владислава в дни мятежа гарнизона, когда он так и шнырял возле штаба бригады, настойчивость, с которой он все валил на спекулянтов, — это вместе с антипатией, питаемой к нему Александром, укрепляло его вывод. «Нет, нет, сначала проверить, тщательно проверить, — останавливал себя Медведев, — еще слишком многое неясно».
— Спасибо. Иди отдыхай, Семичастный!
Заперев дверь за Гришей, в третий раз приступившим к рассказу о своей счастливой встрече, Медведев стал обдумывать, как он поступит, когда Цеховский явится и начнет объяснять, почему не привез пироксилин. Ведь,это будет первая проверка для Владислава.
Уже рассветало за окном, когда Цеховский вошел в кабинет председателя Чека. С ним пять бойцов, ездивших на операцию, они угрюмо смотрели в пол. Цеховский был растрепан, ворот кителя расстегнут, одна пуговица оторвана. Брови его нервно прыгали.
— Где спекулянт? — тихо спросил Медведев.
— Александр Николаевич, он неожиданно открыл стрельбу... — растерянно стал оправдываться Цеховский. — Я хотел ворваться через окно. Он бросился на меня... И кто-то из ребят уложил его...
— Да, вот как вышло, — подтвердил один из бойцов. Медведев поглядел на них. Это были надежные ребята, коммунисты, которых он знал много лет.
— Досадно, — сказал он, отвернувшись. — Значит, пироксилин не нашли... — Волнуясь, прислушивался он к интонации, с которой ответит Цеховский. А тот удивленно взглянул на Медведева и с обидой воскликнул:
— Что вы, Александр Николаевич! Привезли! В сарае обнаружили. Все сто килограммов, как в аптеке!
Медведев вспоминал потом, какое огромное облегчение, настоящую радость испытал он, когда ребята внесли в кладовую запаянные металлические ящики.
Широким, открытым жестом пожал руку Владиславу, сказал от самого сердца:
— Спасибо. Большое спасибо! Иди спать. Домой иди. Теперь до утра ничего не случится. Подробности расскажешь завтра. А ведь я сомневался...
Цеховский, прищурившись, посмотрел ему прямо в глаза, спокойно поблагодарил, напомнил бойцам, чтобы прибрали коней и повозки, и не спеша ушел.
Перед тем, как подняться к себе в кабинет и лечь спать, Медведев записал номер и вес каждого ящика. Запер дверь, поставил часового. Улегшись на диване, собираясь задуть лампу, уже слипающимися глазами пробежал колонку цифр, попытался сложить... Сознание путалось, сто килограммов никак не получалось. Но им овладело упрямство, решил заставить себя произвести это несложное действие — неужели не справится с усталостью! Широко открыл глаза, пересчитал. Помотал головой, пересчитал снова. Замер. Потом вскочил и, не надевая сапог, босиком сбежал в кладовую. Там он снова осмотрел каждый ящик, снова аккуратно списал цифры, снова сложил... Он долго сидел на каком-то сломанном стуле с высокой и холодной кожаной спинкой, старался взять себя в руки, все тщательно обдумать, оценить, принять решение... В ящиках, которые привез Цеховский, было сто тридцать килограммов пироксилина!
Утром 26 сентября Митя Медведев сошел с поезда и, не заходя домой, явился в Чека навестить брата.
Александр будто и не удивился ему, будто и не было этого знойного черного загара на сухих скулах, этих по-солдатски коротко остриженных волос, грубоватой возмужалости во всем облике Мити.
Они сидели друг против друга, одинаково положив руки на широко расставленные колени.
Митя сдержанно, по-взрослому чуть подтрунивая над собой, рассказывал о своих первых боях под Мелекессом. Да, сначала он здорово робел. Но у него оказался верный друг — пулеметчик Василий. Жене его привет везет, сам Василий в госпитале... Вообще бригада дралась геройски. Даже не верится, что эти люди бузили весной. Бригаду теперь переводят под Питер: Юденич наступает. Митя по пути заехал, на два дня. Теперь он порученец при комиссаре.
Александр внимательно, почти строго смотрел на него, вдруг сказал:
— Расскажи подробно о Цеховском — все, что помнишь, что видел, что знаешь.
— Есть улики? — прямо спросил Митя.
— Нет, улик нет, — ответил Александр, — а есть только моя твердая уверенность. Но этого мало! Пожалуйста, расскажи о нем все. Очень важно. Понимаешь? Очень.
Митя пытался убедить себя, чего вся эта история ему уже совершенно безразлична. Однако после разговора с братом он очень медленно шел пыльной дорогой к своей Бежице, не удержался и свернул к тому спуску у реки, где когда-то ночью стоял в двух шагах от Хрусталочки и Владислава...
Отец очень постарел: сгорбился и стал ходить легче, почти невесомо. Мать удивила: стала еще проворнее, шумнее. И, оказывается, главная в доме — она! Месяц назад побывала в Москве, привезла оттуда букварь — учит азбуку.
— На что тебе, ворона, — смеются соседки.
В ответ она весело блестит глазами.
— Газеты читать! Воюем ведь!..
Мите очень обрадовалась и, продолжая неистово носиться по дому, теперь все время улыбалась. Но когда ночью примчался взволнованный Александр, всех всполошил и потребовал, чтобы Митя немедленно ехал с ним в Москву, она, погладив его стриженую голову, сказала:
— Езжай, езжай, Митя. Видишь, прискакал, значит, больно нужно.
Поезд тащился от Брянска до Москвы почти восемнадцать часов. Братья были одни в купе. Александр спал, подстелив шинель, подложив под голову портфель. Митя сидел напротив у окна, смотрел в ночь, на черный занавес леса. Занавес иногда раздвигался, показывая спящие полустанки с зелеными светлячками у стрелок, с лунными отблесками на рельсах, мертвые железнодорожные составы, людей и мешки, сваленные в груды на платформах... Итак, он едет на очную ставку. Соображения председателя Брянской губчека в Москве сочли убедительными. Арестовано несколько подозрительных, прибывших из Брянска, они отрицают всякую связь с анархистами, называют себя вымышленными именами. Александр сказал Мите, что подробностей не знает, но убежден: Петр среди них. Митя должен его опознать. Александр уверен, что существует связь между анархистами, Цеховским, пропажей пироксилина и взрывом в Москве.