— Интересно будет, — вдруг нагнулся к нему Александр, — если мы сегодня возьмем здесь твоего Петра.

Митя не ответил.

А затем все произошло до смешного просто. Александр увел часть людей куда-то в темноту. Митя с Фокиным и с небольшой группой остановились у старинной стены Покровского собора. Далеко внизу за Московской улицей раскинулся Арсенал. Там мерцали огоньки да слышался отдаленный ровный шум машин. Здесь же наверху тихо. Генеральский дом, окруженный садом, был где-то рядом, но утопал в темноте и потому тоже казался далеким. Даже собак не слышно. Простояли почти час. Вдруг недалеко раздался громкий, резкий оклик. Кто-то ответил. Тотчас осветились окна в верхнем, втором этаже генеральского дома. Оттуда два или три раза выстрелили. Внизу на Московской улице послышались громкие возбужденные голоса, топот людей, бегущих по мостовой. Через несколько минут по дороге, запыхавшись, поднялся Панков с группой рабочих. Они рассказали, что какая-то кучка людей наткнулась на них и сразу же повернула и побежала.

— Пошли к дому, — сказал Фокин, и все двинулись в генеральский сад. Дом уже был окружен. Несколько человек стояли у подъезда, испуганно озираясь по сторонам, — их охраняли чекисты. Тут же валялись три винтовки.

Из окна второго этажа выглядывал Добров, растрепанный, в расхлестанной кожанке, и кричал:

— Не имеете права! Насилие над личностью!

— Ладно, помалкивай! — ответили снизу.

Кто-то прикладом вышиб дверь. Через несколько минут из дома вывели Доброва и еще нескольких человек. Последними вели двух женщин с белыми повязками на рукавах. Одна, высокая, как гренадер, все время отставала и, когда ее легонько подталкивал локтем худенький щуплый конвойный, оборачивалась и говорила низким голосом:

— Я медицинская сестра! Понимаете? Медицинская сестра! — хотя никто этого не опровергал.

К утру выяснилось, что нападение на тюрьму так и не состоялось.

Петра не нашли — видимо, он действительно уехал.

Так бесславно кончилось это мартовское «восстание», о котором тогда писали все газеты и которое сами анархисты после называли «трагикомическим фарсом».

Вскоре после этих событий в Москве по указанию Дзержинского ВЧК ликвидировала все клубы, штабы и дома анархистов. Всю ночь 12 апреля в разных пунктах Москвы шли вооруженные схватки с «Черной гвардией» — бандами хулиганов и уголовников. К утру партия анархистов как организованная сила больше не существовала.

Правда, одна группа, завладев бронепоездом, прикатила под черным флагом в Брянск, надеясь снова поднять восстание. Анархистам даже удалось, напав на военный склад, захватить двести пятьдесят винтовок. Но в городе их никто не поддержал. Брянская чека быстро разоружила команду бронепоезда. Судили их вместе с арестованными в мартовские дни.

Митя не дождался суда над анархистами: впереди были дела поважнее. Он уехал с продотрядом в Мальцевский район и почти полгода мотался по пыльным проселкам, ночевал на сеновалах, перерывал тайники кулацких хозяйств, с боем выдирал хлеб для города, для фронта, для молодой Советской республики.

Тяжко начинался для Советского государства 1919 год. Со всех сторон враги, изнутри враги. В обращении VIII съезда РКП(б) к партийным организациям говорилось:

Брянск был очень подходящим объектом для многочисленных врагов Советской республики.

В один из первых дней марта Александр передал Мите, чтобы он зашел вечерком. Александр женился и теперь жил отдельно. Митя поселился у знакомых на Комаревской улице, почти напротив дома Фокина.

Александр был очень расстроен в тот вечер, долго молчал, долго стоял у окна, барабанил пальцами по стеклу. Потом неожиданно спросил:

— Видишься ты с этой... как ее... с этой хрустальной вазочкой?

И сам вопрос, и тон — все было Мите неприятно.

— Нет, не вижусь. И не понимаю, какое это имеет отношение...

— Ладно, не злись, — улыбнулся Александр. — Скажи-ка мне, этот хрусталик верует в господа бога?

— Перестань, пожалуйста! — вспылил Митя. — За кого ты ее принимаешь? Никогда в жизни она не верила! В конце концов, можешь спросить об этом ее супруга, каждый день видишь его. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Почему, почему... — Александр подошел к Мите, положил руку ему на плечо. — Слушай-ка, братушка, вступай в Чека. Второй раз зову. Будешь мне помогать.

— Я хочу на фронт! Отпустите меня на фронт! — горячо заговорил Митя. — Вон опять Колчак лезет, Деникин подпирает. А я здесь буду спекулянтов ловить?

— Снова-здорово! — вздохнул Александр. — Ну что мне с тобой делать? Что за характер беспокойный! Все тебе непременно самому испытать...

— Тебе хорошо, ты вот сколько успел в жизни сделать! — воскликнул Митя, чувствуя, что брат сдается, и уже заранее радуясь.

— Подумать только, этот старик не воевал. Да ты за свою жизнь столько навоюешься... — слабо сопротивлялся Александр.

— Шура, помоги, пошлите на фронт! — еще горячее запросился Митя.

Александр внимательно посмотрел на брата, улыбнулся своим мыслям.

— Ты чего смеешься? — испугался Митя.

— Ну вот что, раз уж ты так стремишься... Только я думаю, тебе нельзя просто взять да поехать.

— Почему это?

Скрывая улыбку, Александр заговорил серьезно.

— Избалуешься. Попросил — поехал. Вишь как просто! Нет. Сперва вот тебе задание. Завтра отправишься вместе с отрядом в район собирать дезертиров Приведете их в Брянск — пополнить 34-й и 35 -й полки. С ними и пойдешь на фронт. Ясно?

— Да я этих дезертиров заставлю!.. — загорелся Митя.

Но Александр тут же охладил его.

— Нет. Ты их силой убеждения приведи. Хотел у Фокина научиться? Ну, докажи теперь. Только силой убеждения, Митя!

На пороге Александр остановил его.

— Насчет моих вопросов про Таю и про господа бога ни одна живая душа не должна знать, имей в виду. — И неожиданно весело добавил: — А чекиста я из тебя все равно сделаю!

День в монастыре тянулся монотонно, как обычно.

Служба в соборе следовала за службой. В падающем сверху бледном свете хмурого дня плавал синеватый дымок ладана. Тихо потрескивали свечи. Граф стоял, прислонившись к колонне, и ему казалось,