на голову, вводил прямо в вену головного мозга вещества, восстанавливавшие стремительно гибнущие красные кровяные тельца. Но этих шлемов, которые напоминали небольшой пылесос, почему-то надеваемый на голову, — этих спасительных шлемов, разумеется, на всех не хватило. Многие так и сгинули, не успев его получить во время той жуткой эпидемии неизлечимой Krankheit — как бишь это по-английски? — да, болезни. Впрочем, и та фирма, что продала Пентагону и Белому дому энное количество этих карнавальных шапочек, исчезла, словно ее и не было. И не потому, что ядовитые осадки разъели спинной мозг ее сотрудников. Они погибли от прямых попаданий ракет с ядерными боеголовками. Как ни шустрила американская ПВО, как ни метались в небе над страной антиракеты — все равно через систему тотальной защиты прорвалось более чем достаточно ракет противника.
Один мудрый человек сказал: быстрее всех бежит тот, кто не оглядывается. Ракеты Китайской Народной Республики явно не оглядывались. Вопреки расчетам американских ученых, китайские ракеты решительным образом не пожелали любезно повременить у границ США и подставить свою оперенную задницу для пинка американским ракетам. Миллионы китайцев сыграли в ящик, так и не узнав радостной новости, что ракеты, произведенные на их полукустарных подземных фабриках из металла, сваренного в доменках на задних дворах крестьянских домов, оказались вполне эффективны: их качество заслужило бы одобрительные кивки научных светил Америки — не будь эти светлые головы оторваны этими самыми ракетами.
«Но кто скажет, — заключил отец Хэнди свои горестно-иронические воспоминания, — какое из примененного оружия было самым омерзительным, самым «грязным»?»
Проглядывая еще несколько дорожных карт — таких же засаленных и протертых на сгибах, он думал:
«ГРБ, созданная под началом Господа Гнева, была ответственна за большую часть смертей — эта бомба угробила примерно миллиард землян. Однако ГРБ, детище Карлтона Люфтойфеля, ныне обожествленного под именем Господа Гнева, не была самым мерзостным оружием, даром что оказалась главным убийцей».
Нет, по мнению отца Хэнди, гнуснее всего был другой вид оружия. Хотя от него погибло «всего лишь» несколько миллионов человек, именно этот способ массового убийства произвел самое угнетающее впечатление на отца Хэнди. Эта штуковина сияла и воняла как дохлая макрель в лунном свете, по выражению одного американского конгрессмена. Подобно ГРБ, эта жуть состояла на вооружении армии США.
Разновидность отравляющего вещества нервно-паралитического действия. А действие было такое — клетки одних внутренних органов человека пожирали клетки других внутренних органов.
— Ладно, — пророкотал Доминус Маккомас, по-прежнему ковыряясь в своих лошадиных зубах, — если ваш богомаз справится с заданием, я буду только рад. На месте Попечителей Церкви мне было бы до одного места, в какой мере и степени нарисованный Люфтойфель окажется похож на себя. Меня бы устроила любая самоуверенная заплывшая жиром порочная рожа — ну, что-то вроде упоенной морды свиньи, когда она нежится в луже грязи.
В этот момент его собственная рожа балдеющей в грязи свиньи сияла таким самодовольством, что отцу Хэнди невольно подумалось: «Вот его бы лицо да на фреску».
Как ни странно, Господь Гнева рисовался воображению именно таким — точной копией Маккомаса. Однако с цветного снимка глядели исполненные затаенного страдания глаза человека, у которого в глубине души страшный разлад — до того страшный, что он заметен даже в тот момент, когда человек упивается жареным цыпленком под экзотическим соусом — с традиционной гавайской гирляндой цветов на шее и юной девицей по правую руку от него (пусть и не красавицей)… У мужчины на фотографии были густые блестящие спутанные волосы. Щеки отливали синевой, хотя было заметно, что он недавно тщательно выбрился. Эта синева — подкожная темнота там, где росла борода, — не была его виной, но была — знаком. Знаком чего? Темнота, тьма не есть зло. Именно тьму имел в виду Мартин Лютер, когда начинал перевод «Бытия» — первой книги Моисеевой — словами: «Und die Erde war ohne Form und leer»[5]. «Leer» — «пуста». Вот эта-то пустота и есть — тьма. «Leer» созвучно английскому слову «layer»[6]… Да, слой негативной пленки — если на нее попадет свет, то в результате химической реакции она станет совершенно мутной, обретя качество полной пустоты, глаукомной слепоты. Что-то вроде эдиповых странствий — все, что он видел, точнее, не сумел увидеть. Глаза его не утратили способность видеть — просто были безнадежно зашорены чем-то вроде мембраны. Вот почему отец Хэнди не ненавидел Карлтона Люфтойфеля — миллиард погибших от ГРБ отошел в мир иной не столь ужасно, как те миллионы, которых американский нервно-паралитический газ обрек на самопожирание.
А впрочем, все это положило конец бойне. После выпадения смертельно ядовитых осадков силы для ведения войны истощились. Война закончилась за недостатком вояк. «De mortius nil nisi bene», — подумал отец Хэнди, — то есть о мертвых только хорошее. А что хорошее о них можно сказать? Ну хотя бы это: вы умерли из-за идиотов, которых сами избрали себе в правители и защитники и в сборщики умопомрачительных налогов. Остается только гадать, кто был дурее — избранники или избиравшие? В итоге погибли и те и другие. И Пентагон, и Белый дом, и такие прочные убежища для особо важных персон — от них и руин не осталось, развеялись пылью… Нет, de mortius nil nisi malum, — мысленно исправил он древнюю мнимую мудрость, — о мертвых только плохое. Так-то оно ближе к жизни. Покойники были дураками — их непроходимая глупость достигала истинно сатанинского масштаба!
Инертность человеческого стада была просто-таки восхитительна! Почитывали газетки и таращились в ящик для дураков и пальцем о палец не ударили даже после того, как Карлтон Люфтойфель в 1983 году произнес в Шайенне свою программную речь, которую журналисты окрестили «Речью о ложной магии цифр». В этом выступлении Карлтон Люфтойфель без обиняков заявил следующее: великим заблуждением является то, что для выживания нации во время тотальной войны необходимо некое минимальное число спасшихся. Сила и жизнеспособность нации лежит не в конкретных человеческих единицах, а в ее «ноу-хау» — то есть в накопленных знаниях и методике их применения.
Это было сказано с большой помпой, вдохновенно, округло и вызвало немало одобрительных кивков с самых разных сторон. Его речь приравнивали по значению и отчетливости формулировок к знаменитой Фултонской речи Черчилля — декларации холодной войны, оглашенной несколькими десятилетиями раньше.
Согласно теории Люфтойфеля, коль скоро всеобъемлющие банки информации упрятаны под землей на глубине нескольких миль, то они сохранятся при любом ходе событий. А раз они не погибнут ни при каких обстоятельствах, то «все наши американские непреходящие ценности, в том числе и непримиримая ненависть к известным врагам, сохранятся в веках, ибо могут быть легко усвоены через любой промежуток времени новопришедшими поколениями, начало которым положит горстка выживших».
На деле же у «новопришедших поколений» нет ни средств, ни досуга добраться до подземных шахт, где собраны сокровища информации, потому как у этих людей есть забота поважнее — об этой заботе Люфтойфель позабыл в своих расчетах. Элементарная проблема: прокормиться. Именно нехватка пищи подхлестывает такие опасные странствия между очагами цивилизации — они предпринимаются для расчистки новых участков для земледелия, для изыскания способов защитить растительность и скот в условиях отравленной окружающей среды. Все интересы нынешних людей вращаются вокруг свиней, коров и овец, вокруг зерновых и бобовых, капусты и морковки — вот те «американские непреходящие ценности», которые вышли на первое место. Нет дураков корпеть над извлечением патриотических идеалов из таких эпических стихотворных благоглупостей, как уитьеровские «Занесенные снегом»[7]…
— А я вам скажу так, — ворчливо произнес Маккомас, — никуда своего богомаза не посылайте. И вообще, поручите работу над фреской человеку с полным комплектом конечностей. Уверяю вас, все будет шито-крыто. А этот ваш увечный на дурацкой коровьей упряжке проедет от силы сотню миль, а потом упрется в бездорожье, грохнется в канаву — и путешествию конец. Не воображайте, что вы оказываете ему великую услугу, Хэнди, делаете избранником и все такое. На самом деле вы просто посылаете безрукого- безногого бедолагу на верную гибель — а ведь он, признаться, недурно владеет кистью…
Недурно! — возмутился отец Хэнди. — Да он самый талантливый художник среди Служителей Гнева! Только недалекие люди могут называть его богомазом.
