Закончив свою инспекцию, они зашли в контору, к доктору Малрони, тому самому священнику, который параллельно занимал должность начальника приюта, где выпили чаю из серебряного чайника в чашках из прозрачного китайского фарфора, что как небо и земля отличалось от трапезы приютских подопечных. Даммлер задавал много вопросов, в основном касающихся финансирования приюта, и Пруденс была поражена его практичностью.
— А что вы предпринимаете для подготовки этих женщин к жизни вне стен приюта? — спросил он. — Если они выйдут отсюда, не овладев каким-нибудь мастерством, они все равно рано или поздно окажутся на панели.
— Вы были в церкви, милорд. Они посещают службы трижды в день плюс по воскресеньям или за проступки читают Библию. Мы надеемся поднять их нравственность, пробудив в них страх вечной кары, если они снова вступят на путь порока, — ответил священник.
— Лучше бы научить их умению вести честную жизнь.
— Каждую девушку мы снабжаем экземпляром Священного Писания.
— Ясное дело, она может продать его, но что ей делать на следующий день, когда кончатся деньги?
Доктор Малрони недоуменно посмотрел на Даммлера:
— Но мы не выгоняем их на улицу. Обычно мы пристраиваем их в приличные дома в качестве домашней прислуги. Но эти девицы далеко не ангелы, и содержание каждой из них обходится городу в двадцать пять фунтов в год, мы рады сбыть их в любые руки…
— Этот человек полнейший осел, — заявил Даммлер, когда они покинули приют. — Подумать только, так говорить об этих несчастных! Господи, вы же видели, что все они малолетки. На таком месте должен быть человек, у которого есть хоть капля сострадания и понимания. Нет, я позабочусь, чтобы его ноги здесь больше не было!
— Но вы не можете выгнать его, Даммлер. Вы же просто посетитель, не более.
— То есть как это не могу? Это в ведении Лукаса. Я с ним поговорю. Теперь я понял, какого рода благотворительностью хотел бы заниматься. Сумасшедших, конечно, жалко, а добрая половина тех, кто заполняет камеры в Ньюгейте, виновны не более, чем мы с вами. Но вот эти девушки вызывают у меня живейшую симпатию. Согласитесь, сердце разрывается при взгляде на них. Они же сами дети, а должны родить детей. Сейчас самое время успеть их удержать, чтобы они окончательно не сбились с пути истинного. И при этом мы, англичане, считаем себя очень прогрессивными. Но в самых захудалых странах Востока я не видел того, что сегодня видел в этом приюте. Да, вот проект, которым я могу заниматься с энтузиазмом.
Дня через два Даммлер спросил Пруденс, что она делает с доходами от своих книг.
— Покупаю шляпки, — ответила она.
— Нет, я серьезно. — Вопрос был немного странным, хотя Даммлер явно задавал его, не желая ее оскорбить.
— Как что делаю? Оплачиваю счета. Немного откладываю, если удается. Я планирую куда-нибудь съездить летом с мамой. С тех пор как мы переехали в Лондон, мы никуда не ездили, только раз на пару недель в Кент к знакомым.
Даммлер какое-то время молчал, явно озадаченный ее ответом.
— Не хотите ли вы сказать, что зарабатываете писанием на жизнь? — наконец спросил он.
— Дабы поддерживать тело и душу? — с наигранным трагизмом проговорила она. — Нет, мы сводили концы с концами и до того, как я стала немного зарабатывать на романах, хотя эти доходы, должна признаться, весьма уместны. Когда папа умер, нам досталось не бог весть что, я вам говорила.
— А ваш дядюшка мистер Элмтри? Дом у него далеко не бедный.
— Он был очень добр к нам. Если бы не он, нам пришлось бы снимать какое-нибудь жалкое жилье.
— А я-то думал… я считал, что вы при деньгах. Ну и осел же я. Никогда не думаю о таких вещах. А вы ничего не сказали и позволили мне отвезти вас к Фанни и ввести в жуткие расходы с этими дорогими шляпками!
— Не такие уж они дорогие…
— Не обманывайте меня с этими шляпками. Я у них старый клиент. Я хочу сделать непристойное предложение. Можете взять на изготовку свой ридикюль, чтобы поколотить меня. Я хочу заплатить за них.
— Не говорите глупости!
— Какие тут глупости, если я был таким идиотом, что притащил вас в самый дорогой дамский магазин в Лондоне?
— Давайте больше не будем об этом говорить, — решительным тоном заявила Пруденс.
Он больше не заикнулся об этом, но почувствовал себя последним глупцом во всем королевстве. И вдвойне за то, что вообще заговорил на эту тему.
— Но зачем все-таки вы задали этот вопрос? — спросила Пруденс, чтобы прервать наступившее молчание.
— Я подумал, что вы могли бы присоединиться к моему проекту.
— К какому проекту?
— Приют для незамужних матерей. Я же говорил вам, куда хотел бы вложить мои заработки.
— А я-то решила, что ваши заработки тоже уходят на Фанни, раз вам известны тамошние цены.
— Нет, за свои удовольствия я плачу из собственного кармана.
— Если ваши заработки не из вашего кармана, то что в этом кармане?
— Аристократ, дорогая мисс Маллоу, не работает ради денег. Это ниже нашего достоинства. Мы, лорды, слишком надменны, чтобы зарабатывать на хлеб насущный. Позор за заработанные в поте лица деньги может быть смыт только вкладыванием их в благотворительные дела.
— Я никогда не думала об этом в таком ключе, — призналась Пруденс.
— Может, и не думали, а писали. У вас есть такая леди Элисон де Берлингтон, помните? Невежда, у который дом набит книгами, чтобы скрыть это невежество; а ваш Сидни Гринхэм — полупростак, полусвинья, который запрещает подавать к столу свинину, потому что начинал на колбасной фабрике. Скрывать правду на каждом повороте, потому что правда постыдна. Словом, мне нельзя иметь честно заработанный доход, и я решил отдать деньги тем, кто мне дорог — падшим женщинам.
Он говорил об этом шутливым тоном, но Пруденс понимала, что он серьезно хочет помочь несчастным девушкам, и была им восхищена.
— А где вы собираете открыть свой приют Магдалины — здесь или в Гэмпшире?
— Я остановил выбор на Гэмпшире, неподалеку от аббатства, что позволит мне лично держать все в поле зрения. Я имею в виду содержание приюта — финансовую сторону, обслуживающий персонал и, главное, дальнейшую судьбу девушек после того, как они покидают приют.
— Я вспомнила о Малрони. Вы виделись с этим человеком — Лукасом, кажется? — он должен был убрать его?
— Малрони уже собирает пожитки. Мы отправили его на повышение в очаровательный богатый городишко, где он не сможет натворить много бед. Там он не дерзнет запугивать своими проповедями и библейскими чтениями сквайров с заплывшими жиром мозгами.
— Вы говорите о приюте в Гэмпшире, что позволит вам лично блюсти его. Надо это понимать так, что вы вскоре собираетесь вернуться в Лонгборн-абби?
— Да, по окончании театрального сезона непременно вернусь.
— О, — только и сказала Пруденс, стараясь не выказать разочарования.
— В Лондон я буду наведываться частенько. Я собираюсь занять свое место в палате лордов.
— Итак, нам следует ожидать явления нового лорда Даммлера. А как с поэтом?
— Ему придется работать не покладая рук для того, чтобы содержать женщин. Я говорю о приютских насельницах, — закончил он, вскинув брови.
— Ясно, — кивнула Пруденс, — с таким сонмом женщин всех сортов вам работы хватит.
— На вас время у меня найдется, — с улыбкой бросил Даммлер. — И потом вы как-нибудь посетите
