Она была похожа на тебя. Ей хотелось «ту, первую», говорит Эми и, подобрав ноги, поднимается с края кровати.

Но это еще не конец, взывает к ней Кейт. Конца же не было! А как же статуя? И фотография? Я не такую сказку просила.

И тем не менее это единственная сказка, которую я тебе расскажу, говорит Эми, снова туго заправляет одеяло, целует Кейт в лоб, выключает свет и прикрывает дверь, оставив лишь узкую щелку.

Забавно, здесь не слышно моря. Насколько Кейт может припомнить, она впервые в жизни будет спать одна, в отдельной спальне. При скудном свете, проникающем в комнату из коридора, ей видны темные очертания бревен вдоль периметра потолка, отблеск открыток, сплошь покрывающих скат крыши. Здесь очень жарко. Так жарко, что даже дышать трудно. Она вылезает из-под давящего ее одеяла, выбирается из постели. Стараясь не задеть чашки, расставленные на подоконнике, она тянется вверх и откидывает оконную щеколду. Но когда она распахивает форточку, выясняется, что снаружи есть еще одно окно, которое открыть невозможно.

Она не смеет прикоснуться к чашкам — у них такой хрупкий вид на этих блюдцах, что кажется, они способны разлететься вдребезги от одной мысли о том, что их можно потрогать. Кейт заглядывает в платяной шкаф — проверить, не в запечатанных ли пакетах хранится в нем одежда, — но нет, там обычные вешалки. Она подходит к раковине, нагибается, чтобы рассмотреть циферблаты часов. Интересно, идут ли хоть одни? Интересно, что будет, если попытаться их завести? Она слышит какой - то шум, забирается обратно в постель, втискивается в теплое належанное местечко. Закрывает глаза. Она будет притворяться спящей, пока все не стихнет.

Когда она раскрывает глаза, уже светло; все картинки на стенах освещены; за занавесками, по ту сторона стекла, поют птички. Еще совсем рано, и снова в комнате очень жарко.

Кейт чихает, и из ее носа что-то брызгает на руку. Она не знает, куда это девать. Оставляет на пальце. Раздумывает, не слизнуть ли. Однако все предметы, которые наблюдают за ней в этой комнате, убеждают ее, что не стоит так делать. Там что-то черное; наверное, набилось ей в нос еще в поезде, такое иногда бывает после поезда или автобуса. А еще бывает от костра на пляже, когда кто-нибудь сжигает шины или мусор с лодок, если в нем есть пластмасса. Однажды море выбросило клавиатуру от компьютера, с проводом, который торчал сзади, как хвост. Она была такая тяжелая от воды, от набившегося внутрь песка, что ни на одну букву нельзя было нажать.

Страшно выпачкать кровать этой гадостью. Кейт выскальзывает из-под одеяла, не выдергивая его, и открывает кран над умывальником, так что оттуда вытекает совсем тонкая струйка — только чтобы смыть эту штуковину.

Когда задумаешься над тем, что такое дышать, то сразу становится трудно дышать. Она чувствует, что в носу еще что-то мешает. Чувствует, когда дышит. Это похоже на ту штуку, которая выходит у нее из ушей, когда их чистит Эми, — а ведь ты даже не ощущаешь, что эта штука там сидит, и на вкус она отвратная, — и на ту штуку, которая скапливается между пальцами ног, хотя та пахнет так, что иногда ее запах даже нравится.

Кейт берет одну из расчесок и причесывается. Наверное, этой расческой причесывалась Эми, когда была маленькой. Кейт просовывает руки в свою школьную рубашку. Для фуфайки слишком жарко. Эми положила ее одежду на какую-то коробку, и один из носков провалился внутрь.

Под откидной крышкой коробки — книги. Кейт вынимает первую попавшуюся. Она довольно большая и тяжелая, вроде блокнота или толстой записной книжки с очень симпатичной обложкой, которую как будто окунули в маслянистые краски. Внутри этого блокнота — чьи-то записи. Это нечто вроде дневника. Кейт вынимает следующую книгу. У нее зеленая обложка с похожими маслянистыми разводами — розовыми и голубыми. Внутри — тоже записи. Здесь страницы как-то вогнуты, наверное, человек, все это написавший, очень сильно надавливал ручкой на бумагу, стараясь писать аккуратно. Листы прилипли друг к другу, ей приходится чуть-чуть потянуть за них, чтобы они раскрылись.

Носок выпадает из руки Кейт в коробку. Внизу, между двумя стопками книг, она нащупывает что-то бумажное — карточку, которая выглядывает из конверта. На конверте значится имя Эми, а на открытке красуются черные линии по краям. Там написано: Мы воз-вращаем эти вещи, найденные с уже над-писанным адресом в доме нашего отца, Кеннета Уильяма Маккарти, недавно скон- чавшегося. Если вам известно о местонахождении нашей сестры Лй Айс Айс-линг (трудное слово) Маккарти, мы будем очень признательны, если вы свяжетесь с нами, чтобы мы…

Кейт нужно высморкаться. Она бросает письмо обратно в коробку. Возвращаясь из уборной, она видит в зеркалах большой комнаты свою спящую бабушку — ее голова повернута в другую сторону, но слышно, как она дышит. Кейт переступает с половицы на половицу, пока босые ступни не касаются коврика возле кровати, а пальцы ног не утопают в его красном ворсе. Быть может, бабушке не по карману настоящий большой ковер? Она проводит пальцем по резному прикроватному столику: деревянные птички, деревянные листики с какими-то веточками-завитушками. На столе стоят аптечные флаконы, лежат журналы и книга. Кейт читает, что написано на задней стороне журнальных обложек. Декабрь 1995 Я поверю, когда увижу это в «Хорошем домоводстве» ноябрь 1995 «Вог» Издание «Конде Наст» «Женщина и дом» декабрь 1995 Журнал, о котором Вы всегда мечтали.

На книге Кейт видит свою фамилию, выведенную золотыми буквами. Шоун. Она бережно берет книгу. Спереди напечатано: Боль и радость текста Э.Шоун. Текст — это так телетекст по телевизору, когда ты нажимаешь кнопку TV/MIX на пульте. Кейт раскрывает книгу, и оттуда на коврик выпадают фотографии. Она замирает, но ее бабушка не просыпается. Кейт нагибается, чтобы поднять снимки; на обоих изображен ребенок в саду. Похоже, снимки старые — еще тех времен, когда цвета быстро блекли, ее еще на свете тогда не было. Она кладет книгу на место, поверх журналов, впритык к часам с вмонтированным в них радио. Неплохая идея — иметь часы, в которых есть еще и радио!

Рот у бабушки приоткрыт, у нее из горла вылетают какие-то звуки. Кейт встает на цыпочки — так ей видны верхние зубы бабушки. Они очень белые. У бабушки Катрионы есть вставные зубы, она умеет выталкивать их изо рта языком. Кейт никогда сама этого не видела, только слышала о таком. Эти зубы очень похожи на настоящие. У бабушки Кейт морщины возле уголков глаз и морщина посреди лба, над носом, — как нарисованная. Веки подергиваются, словно глаза под ними бегают.

Внизу, на кухне, Кейт поворачивает металлический запор, пока дверь не открывается. То, что вчера вечером было темнотой, сейчас оказывается бескрайней лужайкой. Солнце уже вышло. Над лужайкой поднимается туман. Кейт пытается догнать туман, но он всякий раз убегает — то он впереди, то позади нее. Оборачиваясь, она видит, что в сырой траве остаются ее следы.

Такое ощущение, что она получила в свое распоряжение целый школьный двор. Кейт кувыркается, как делают дети на школьном дворе, и к ее лицу прилипает листок. Тут всюду листья. Она начинает пинать и футболить их, они прилипают к ее босым ногам, и вот уже кажется, будто на ней сапоги из мокрых листьев. За углом лужайка переходит в кусты и заросли, а между ними вьются тропинки. Кейт замечает белку. Она пытается догнать ее, но та прыгает на ствол дерева, и больше ее не видать.

Сбоку к дому лепится стеклянная комната. Кейт стоит на лужайке, смотрит на отражение сада и себя самой в стекле, на низкий солнечный свет. За стеклом — не оранжерея, там вообще нет растений. Кейт шагает по гравию и прижимается лицом к стеклу.

Книги. Сплошные книги. Больше, чем в школьной библиотеке, больше, чем в городской библиотеке, которую потом закрыли. Больше книг, чем в десяти библиотеках, такое множество книг, что Кейт даже не поверила бы, что столько существует на свете. Комната за стеклом состоит не из стен, как любая обычная комната, а из рядов книг.

Одно из окон вдруг темнеет и, превратившись в дверь, открывается. На Кейт пристально смотрит довольно старый мужчина. Он бородатый и почти лысый, если не считать длинных прядей, свисающих сбоку. Мужчина замечает, что девочка разглядывает эти пряди, и отбрасывает их на макушку.

Кейт делает шаг назад, на гравий. Он колет ей ступни. Старик смотрит на нее так, словно она чем-то провинилась.

Там была белка, говорит она. Я ничего не трогала. Просто смотрела.

Старик глядит на нее по-прежнему сердито.