помощь.

Эми листает страницы, со вкусом заполненные цветными фотографиями; закрывает книгу и сидит, вдыхая густые запахи настоящей еды, с не меньшим вкусом разложенной перед ней. У нее что-то сжимается в горле. Я не настолько голодна, спасибо, думает она. Я не смогу просмотреть твою корректуру; я уже давно разучилась читать. Разбирать слова — это все равно, что разбирать иероглифы на стенах темных гробниц. Наверняка ты нашла бы мне терапевта, который вылечил бы меня всего за шесть коротких сеансов, но я предпочитаю идти медленным путем. У меня теперь совсем другие жизненные планы, спасибо, думает она. И ни один из вас не будет общаться с Кейт. И она не будет общаться с вами обоими.

И только когда ее мать наконец садится за стол, подпирает голову рукой и велит ей приступать к еде, не ждать отца — тот не явится сегодня ужинать, — Эми заговаривает вслух. Какой у него номер? — спрашивает она мать, потом набирает отцовский номер по кухонному телефону и сразу же слышит, как где- то за стеной раздаются звонки.

Привет, это Эми, говорит Эми. Мне нужно кое-что спросить у тебя и у Патриши.

Она слышит, как отец дышит ей прямо в ухо.

Вот что мне нужно, продолжает Эми и смотрит на мать, чтобы убедиться в том, что та тоже слушает.

Мне нужно, чтобы вы дали мне немного денег. Не очень много, просто я хочу кое-куда поехать, и мне не хватает денег. А еще я хочу, чтобы ты позвонил своему приятелю из паспортного стола, ну, тому бородатому весельчаку, не помню, как его зовут, с которым ты учился в колледже в старые добрые времена. У меня с собой ребенок, но у нее нет свидетельства о рождении, а нам нужен паспорт. Паспорта сроком на год будет достаточно. Фотографии у меня есть. И чем скорее, тем лучше; мы хотим поехать в ближайшие дни, как только купим авиабилеты.

Она кладет трубку и ждет вопросов от матери. Да, заранее мысленно отвечала она, верно, рождение Кейт так и не было зарегистрировано. Нет, я никогда его не регистрировала. Нет, поскольку я его не регистрировала, у нее и нет свидетельства. Нет, особых проблем никогда не возникало, мы всегда как-то выкручивались. Потому что мне просто не хотелось регистрировать. Я собираюсь взять ее с собой за границу. Потому что она никогда там не бывала. На пару недель или на неделю, сама не знаю. Ну, живем мы очень даже неплохо. Нет, много нам не нужно. Нет, я не скажу тебе, где мы живем.

Она сидит и ждет вопросов. Безукоризненная еда, лежащая между ними на столе, стынет.

Потом ее мать поднимается. Что ж, говорит она, не знаю, как ты… но лично я очень устала.

Ее мать начинает уносить посуду на кухню. Она заверяет Эми, что помогать ей не надо, надеется, что та хорошо выспится, рано вставать необязательно, и что они увидятся завтра утром, правда?

Теперь в доме стоит тишина. Центральное отопление выключилось. Эми лежит на кровати в гостевой комнате и смотрит в темноту. Приятная пустота свободной комнаты усиливает звуки вокруг, когда Эми ворочается.

Она чуть не выдала себя — и ничего не произошло.

Эми глазеет в темноту. Скоро придет Кейт. Кейт не любит спать одна, она не любит темноту и наверняка испугается засыпать на новом месте. Она выберется из кровати в бывшей комнате Эми и прокрадется через коридор, почти уже уснувшая (один глаз закрыт, во втором — краешек кулака), пахнущая теплом, она найдет дорогу, как новорожденный зверек, еще незрячий, залезет к Эми под одеяло и немедленно уснет, словно так и лежала тут всю ночь. Она не сможет заснуть одна посреди ночи в незнакомом месте.

В доме что-то скрипит, потом затихает. За двойным стеклом окна слышится какой-то приглушенный шум — наверное, это сухие листья шуршат на гравии или в траве или шальные капли дождя падают на сухие листья. Тьма стоит в комнате, тьма выгибается над крышей дома и заполняет деревню, льется по заросшим травой путям, дорогам и тропинкам, уличные фонари и фары автомобилей лишь на миг прогоняют эту тьму, но над ними нет ничего, кроме тьмы — на многие мили вокруг, и почти не нарушают ее даже маленькие огоньки больших городов там, далеко внизу. Тьма над страной, над морскими берегами, над другими странами, что лепятся друг к другу за пределами этой страны. Старая история — поверхность земли вновь затуманивается, пролетая сквозь тьму, которая всегда остается на месте, поворачиваясь одной половиной во тьме, а другой половиной в свете, пока свет снова не наползет на тьму.

Эми рассматривает и опознает очертания мебели в комнате. Она лежит в постели и ждет. Скоро вселенная придет в движение, без сомнения, вскоре вступит в игру моральная вселенная. Вот смешно, думает она, я оставила все улики. Я оставила отпечатки пальцев на месте преступления, и вот я практически выдала себя. И ничего. Никто не кладет мне руку на плечо, чтобы сказать: нет, остановись, или поймана с поличным. Ничего — только пустой мещанский заговор, мещанская дилемма. Ничего со мной не случится. Никто даже слова не скажет.

На миг эта мысль вселяет ликование, это свободное падение — она словно летит, затаив дыхание, лишившись сил. Потом этот миг проходит, и Эми задается вопросом: неужели ничто не остановит падения, ничто — кроме бесконечного пространства и воздушной пустоты, сквозь которую она падает. А потом ей кажется, что в мире вовсе ничего нет, кроме этой тьмы и грохочущего шума в ушах, который как будто вырывается из ее собственного сердца, не дающего ей уснуть, твердящего свое, словно молоток, долбящий камень.

Эми лежит в темноте и ждет.

Ждет — когда же она придет.

Заходите! — говорит эта женщина. Эта женщина — мать Эми. Вид у нее очень довольный, в руках по - прежнему ваза с высокими цветами. Она что-то говорит и смеется, а цветы покачиваются перед ней. Из-за двери Кейт и Эми обдает волной тепла, как бывает, когда стоишь у дверей каких-нибудь магазинов в Абердине.

Женщина продолжает смеяться. У нее короткая стрижка, волосы тесно обхватывают голову, будто шлем. Голос у нее немножко похож на голос Эми. Кейт на всякий случай тихонько обращается к Эми, когда они входят внутрь большого дома.

Эта женщина — бабуля? — спрашивает она. Ну, то есть моя бабушка?

Эми улыбается над головой Кейт. Если тебе захочется, говорит она.

В доме невероятно жарко, а сам дом похож на гостиницу, что ли. Кейт все еще чувствует, как ей покалывает ладонь зернистая рыжая ржавчина. Она не разжимает кулака. Эми говорит ей, что они бывали здесь раньше, но Кейт этого не помнит. Перед ними бабуля, бабушка, несет цветы в кухню, которая даже больше, чем кухня в доме у Анджелы, а под потолком там даже деревянные балки. Эта бабушка вроде бы очень мила. Она напоминает кого-то с телевидения, из тех, что рекламируют всякую всячину. На белой столешнице стоит какая-то машина, похожая на те, что можно увидеть в рекламных роликах по телевизору Анджелы, их всегда долго показывают между передачами. Это, кажется, машина, упаковывающая еду в пластиковые пакеты. По телевизору одна американка (не такая, как эта бабушка) кладет клубнику в пакет, потом — пакет в машину, и машина высасывает оттуда весь воздух, так что получается вакуумная упаковка. А еще та женщина с телевидения запечатывает в пакеты суп, курицу и даже одежду.

Бабушка Кейт улыбается ей. Кейт вежливо улыбается в ответ. Бабушка интересуется, что Кейт хотела бы съесть. Она ставит цветы на стол и открывает холодильник, который даже выше ее самой. Внутри Кейт видит всякие запечатанные штуки.

Спрятав руки под столом, Кейт разжимает пальцы. Вся ее ладонь выпачкана коричнево-рыжей гадостью. Она боится подносить руку слишком близко к столу — уж больно он белый. Но вытирать руку о школьную юбку ей тоже не хочется. Она снова сжимает пальцы и осторожно кладет руку себе на ногу.

Где можно уложить Кейт? Она устала, говорит Эми.

Я не устала. Я совсем не хочу спать, возражает Кейт. Если ее отправят спать, она не увидит, что же происходит, когда выпускают воздух из таких пакетов. А может, они будут играть без нее во что-нибудь; например, дома у бабушки Анджелы играют в «подберите палочки» у камина, Анджела ходит туда в те дни, когда ее мать работает вечером, и однажды Кейт тоже была там; они ели лепешки. Но эта бабушка не очень-то похожа на бабушку Анджелы или даже на бабушку Родди, хотя волосы у нее тоже седоватые. Кейт наблюдает, как ее бабушка идет из одного конца огромной кухни в другой, неся цветы — такие крупные, желтые цветы с язычками, а на язычках полно ярко-оранжевой пыльцы, которую собирают пчелы и которая оставляет пятна.