кнутами, они видят рядом со мной Йемену, стегают меня, я забираюсь под тюфяк, один из вербовщиков расталкивает мальчиков, бросает зажженную спичку на тюфяк, он хватает Исмену за талию, прижимает ее грудью к себе, кусает ее рот; тюфяк горит, я выбираюсь из-под него, набрасываюсь на вербовщика:

— Оставьте ее, это моя подруга!

Вербовщик замахивается ножом, мамаша Лулу обнимает меня за плечи, гладит по волосам:

— Спускайся вниз побыстрее, они хотят намылить тебе голову.

Она наклоняется над перилами лестницы, кричит:

— Вот Петрилион, дети мои, намыльте хорошенько его роскошные волосы.

Она легонько подталкивает меня к лестнице, я спускаюсь, они стоят у стойки, Драга наливает им вина, они через стойку тянут его за плавки, я останавливаюсь внизу лестницы, правая нога на последней ступеньке, они оборачиваются:

— Вот Петрилион, дети мои, намыльте хорошенько его роскошные волосы.

…Моя ладонь дрожит на перилах, я подхожу к стойке, Драга протягивает мне большой стакан черного вина, я беру его, пью, их ладони гладят мои бедра, спину, шею, скользят между ляжками; моя кожа и ткань моих плавок покрыты мучной пылью и известкой, вино течет у меня по губам, по подбородку, один из мужчин прижимает свой стакан к артерии на моей шее. Они укладывают меня на стойке. Мой отец по вечерам, по ночам ищет мать под кроватями, он подсаживается к девушкам, ласкает их, его рука поднимается и опускается в лунном свете, девушки лежат неподвижно, их груди поднимаются, сердца стучат — маленькие наковальни под сожженными огнем, проколотыми сталью ладонями, я встаю, он видит, как я, голый, подхожу к нему, но его ладонь продолжает ласкать тела, я бью его, он откатывается в угол комнаты, там, скорчившись, он до зари плачет и пускает слюни, но утром поднимается, красивый, тень на пупке, он выходит, опускает голову в фонтан, девушки его кормят, я подсаживаюсь к столу, он выбирает солому из моих волос, я целую его в пупок, девушки заворачивают его хлеб с мясом в ту же тряпку, которой наша мать, безопасности ради, дрочила нам и утирала нас. Он выходит в холодную зарю, бедра забрызганы водой из фонтана. В полдень он ложится на женщин, он на весь бордель проклинает своих детей, он пьет, выгоняет женщин в сад, в его волосах копошатся мухи, его золотистый плащ падает на ветви тамариска, пыль блестит на гранитной лестнице. Отец, теперь я знаю, где ты спишь, отец, ты ласкаешь меня, ты дрочишь мне, ты нагибаешь мою голову своей ладонью, ты обливаешь меня вином, ночью ты бежишь в маки, ты подползаешь к женщине, ее живот колышется в лунном свете, ты прикладываешь пистолет к ее животу, мы зовем тебя, но ты стреляешь в ночи, я слышу перестрелку в тростнике у реки, мы голодны, а ты подбрасываешь к нашим дверям искалеченных детей, мы опускаем наши рты и глаза в прорехи тюфяка, но другие мужчины приказывают нам целовать их пупки. Отец, вернись, вымой нас, оближи наши тела; мужчины и женщины, которые сжимают их, не познают их, мы для них — лишь одежда, которую они примеряют на свои уродливые тела. Ты, отпусти мою ногу, он карабкается на стол, он хватает меня за ляжку, за колено, сгибает его, я стою на коленях, отец, спаси меня, он кусает мои ягодицы, мою руку, тянет мой член к занозистой доске, сжимает мое горло, его нож скользит по моим губам; мадам Лулу хлопает в ладоши наверху лестницы, Драга спускается под руку с капитаном, его грудь покрыта отпечатками пальцев, зубов, ногтей, костей, капитан улыбается, положив ладонь на пупок Драги.

Проходит Исмена, голая, между ног тряпка, испачканная мелом, ее останавливают двое подмастерьев, один прижимает ее спереди, другой сзади, каждый берет конец тряпки, они пилят ее влагалище, тряпка жжет и саднит, девушка кричит, мадам Лулу зовет вербовщиков, они выходят из задней комнаты, набрасываются на подмастерьев, отталкивают их, укладывают Исмену на свободную кушетку.

— Масла, масла скорей! Я спускаюсь.

Мадам Лулу спускается по лестнице, склоняется над Исменой, мои глаза закрыты, вербовщик приносит в ладони масло, мадам Лулу берет его, смазывает ее влагалище, Исмена вздрагивает, ладонь мадам Лулу погружается между ее ляжек, я дрожу, вино булькает в моем рту и в животе. Драга застегивает ремень капитана, капитан наклоняет его голову и заставляет его поцеловать пряжку; вокруг лампы вьется пыль, снаружи, во тьме, журчат фонтаны. Отец, ты укрываешься украденным одеялом, ты ворочаешься рядом со своими товарищами — бойцами, спустись, укрой меня своим одеялом, уведи меня подальше отсюда, нет, оставим Драгу здесь, он не хочет; там, наверху, я могу развлекать твоих солдат, скажи им: «Я отдам вам своего сына, распните его на ваших тюфяках, пейте его сперму, выпейте его целиком». Отец, ты раздеваешься, я уже лежу, твои одежды падают на темный кафель, я смотрю на волосы на твоем лобке, ты присаживаешься, тянешь на себя одеяло, укладываешься рядом со мной, твои губы блестят; в ночи кричит мужчина, которого жестоко пытают, солдаты пьют под навесами из выкрашенной зеленой краской жести, перед открытой дверью ходит часовой; я засыпаю, утром я просыпаюсь один, твои одежды лежат на полу, капитан нагибается, бросает одежды мне на грудь: «Отведите его домой и охраняйте». Солдаты поднимают меня за плечи и выталкивают наружу; остальные солдаты строятся под знаменем; на досках шевелятся обрубки мяса. Дома холодно; мадам Лулу приехала развлечь солдат, я сижу на тюфяке отца, солдаты гладят плечи мадам Лулу, она подсаживается ко мне, берет меня за подбородок, раскрывает мои губы, стучит пальцем по зубам, подходит солдат, хватает меня за ляжки, говорит: «Капитан велел нам убить его, но мы его пожалели, мы зарежем козу и ляжем на свои тюфяки с окровавленными руками; мы передаем тебя мадам Лулу, ты будешь делать все, что она скажет; ты будешь послушным, ты подождешь у нее, когда вернется твой отец».

Мадам Лулу улыбается мне, гладит меня по волосам, прижимает меня к себе, я сажусь в джип, мадам Лулу вцепилась пальцами в плечи солдат, теплый ветер выдувает из джипа пыль; в доме мадам Лулу, за стойкой, расписной потолок, она наливает солдатам вина, они уходят: «Приходите каждый вечер, мои дорогие, бесплатно. У меня есть то, что вам нужно…»

…Она подходит ко мне, трогает мой медальон на цепочке, подбрасывает его на ладони, переворачивает: «Покажи свою штучку».

Я расстегиваюсь, а она своей холодной уверенной рукой уже поднимает мой член между ляжек, катает его в ладонях:

— Ты умеешь им пользоваться?

Она задирает платье, под ним — голый живот, губки раскрылись между ляжками, я дрожу.

— Видишь эти губки? Вставь между ними свою штучку.

Увидишь, как это приятно.

Я взбираюсь на ее колени, из кухни плывет запах жареного мяса, мадам Лулу берет мой член, трет его о свои губки, медленно вставляет его во влагалище, я больше ничего не чувствую, кругом вода, я плыву по воде; мадам Лулу подмахивает, моя голова скатывается на плечо, отец, я слизываю кровь с твоих колен:

— Сядь рядом с тем господином и скажи ему: «Пейте, мсье, пейте».

Стемнело, лампа над дверью освещает двор и повозки дорожных рабочих; Исмена спускается по лестнице, она наклоняется ко мне, целует меня в щеку, усаживает меня к себе на колени.

— Пей, люби много мужчин, отдай им свои ноги, свои руки, свои губы. Притворись мертвым. Мадам Лулу следит за руками клиентов, она оторвет их от твоей шеи, если они сдавят ее слишком сильно.

…Посреди ночи сырые плавки хлюпают на животах мальчиков; я лежу на полу, ножка стола между моими ляжками, мужчины снуют между борделем и повозками; на моем плече — ожог от фонаря рабочего; мои пальцы касаются моей груди, скользят по лужицам спермы; я весь сверкаю, самые темные впадины моего тела блестят, мужчина, стоящий передо мной на коленях, трет лицо моими влажными плавками; Драга в комнате, его черный рот открыт под блестящим членом капитана, на вешалку для полотенец прыгает саранча:

— Я пришел за чистыми простынями.

— Разве ты не видишь, что ты нам мешаешь? Драга ждет свое молочко. Уходи.

Он шлепает меня по заду, но его ладонь скользит по сперме, он ругается, вытирает ладонь о простыни, я вижу, как он медленно наклоняется над животом Драги, трепещущим под его горлом, как Драга берет его член и погружает его в свой клокочущий рот; в коридоре мадам Лулу берет простыни; когда она уходит, я поднимаюсь на чердак, трусь о штукатурку стен, открываю маленькое оконце и всматриваюсь в ночь; бриз холодит сперму на моем теле; я сажусь на пыльные тряпки, цепляясь членом за кружева; на берегу реки голенастые птицы бегают по пене, вылезающие из-под лодок крысы хватают ящериц, увязших в смоле; я не слышу больше ни криков, ни смеха, с моей груди стекают струйки спермы, по небу одна за