далеко, в самом конце стоянки, слышны крики и пение празднующих людей. Она глубже укутывается в пальто и прячет руки в карманы. Догорающая свеча; десятифунтовая банкнота; чьи-то случайные крошки хлеба и пыль.
Она собирается идти куда угодно, еще не знает куда.
Улица опустела, если бы не мужчина, который направляется к ней с другой стороны дороги. Рождественским утром в три часа, когда еще темно, он вышел прогулять двух маленьких псов Джека Расселла.
Вот в этом и заключается вся история, думает она, когда они проходят мимо друг друга.
Слишком темно, чтобы увидеть его лицо. С Рождеством Христовым, дорогая, кричит он ей через дорогу. Всего хорошего.
Слова полны сердечности.
С Рождеством Христовым, говорит она ему в ответ. Всего самого лучшего.
НАЧАЛО ВСЕХ НАЧАЛ
Настал конец, и мы оба об этом знали.
— Так что же будем делать? — спросил ты.
Я пожала плечами.
— Понятия не имею, — ответила я.
Ты покачал головой.
— Я тоже.
Мы растерянно стояли в гостиной. Даже мебель в ней казалась бессмысленной. Я понимала, что продолжаю стоять, словно вежливо ожидаю твоего ухода. Ты тоже выжидал, подтянутый и строгий, как будто только что поднялся с места, чтобы попрощаться с гостем.
Я скрестила руки на груди. Ты положил свои руки на бедра.
У тебя под глазами появились черные круги, как если бы ты не спал в течение многих недель. Я знала, что у меня под глазами такие же темные круги. На улице шел мокрый снег, вечер был пронизывающе холодным; наступил худший месяц года, когда дни воспринимаются более пасмурными, недели — утомительно долгими, а деньги, как представляется, еще медленнее поступают на счета частных лиц в банке.
Я села на диван. Ты опустился рядом. И хотя центральное отопление было включено на полную мощь, все равно казалось, будто в доме полно щелей. Мы оба уставились на пустой камин в стене.
— А знаешь что? — сказал ты.
— Что? — спросила я.
— Давай попробуем разжечь камин, — предложил ты.
— Давай, — согласилась я.
Пока ты рвал на кусочки сегодняшнюю газету, я принесла из спальни спички. После вышла во двор под мокрый снег, чтобы взять из сарая дров. Я выбрала те, что поменьше, и несколько крупных, а потом вытащила из груды сложенных за сараем бревен одно большое мокрое бревно и положила его поверх остальных, потому что, как ты всегда говоришь, в растопленном камине мокрое бревно и впрямь горит очень хорошо. Но когда я подошла к черному ходу со стороны сада, дверь там была закрытой и никак не открывалась. Я положила на землю бревна. Снова подергала ручку.
Я постучала. Потом — сильнее.
Выбрала самое большое и самое тяжелое бревно и изо всех сил стала бить им в дверь. Во время удара из бревна сыпались мокрицы, пауки и кусочки гнилой древесины. Дверь была испачкана болотистой слизью, которая стекала по моим рукам и рукавам одежды. Я отошла на несколько шагов и с разбегу ударила бревном в дверь. И вот тут ты чуть-чуть приоткрыл форточку на кухне.
— Иначе никак не получалось, — сказал ты через щель.
— Дешевый ублюдок, — крикнула я.
— Остановись, — предостерег ты. — Сломаешь дверь.
— Не сомневайся, я сломаю эту гребаную дверь, — заверила я. — Это моя дверь. При желании могу ее сломать. И если ты сейчас же не откроешь, то я еще разобью все свои окна.
— Это мой дом, — сказал ты, опустил штору на окне и закрыл ее на замок. Замки нам сделал столяр, чтобы не смогли проникнуть в дом грабители. Я видела тебя через штору. Ты стоял возле чайника, притворившись, что меня здесь нет. Из чайника шел пар. Ты открыл холодильник и вынул оттуда молоко. Именно тот пакет молока, который купила я; я купила это молоко в магазине еще позавчера, а ты только сейчас решил его взять, это злило меня больше всего. Я стояла под дождем с мокрым снегом, крича и ругаясь. Ты же все делал так, словно не слышал меня. Задумчиво достал пакетик чая из коробки, как будто я вообще не существовала, как будто я никогда не существовала, как будто я была просто зрителем, который в темноте вместе с остальной публикой смотрит на тебя, звезду экрана, как ты многозначительно занимаешься приготовлением чая.
Я опять взяла самое большое бревно, подняла его на уровень плеча, выбрала устойчивое положение и нацелилась прямо в тебя. Но на кухне у нас были окна с двойным стеклом, мы переделали их в прошлом году, когда дерево на старых окнах прогнило, и вставили армированные стекла. Если я брошу в окно бревно, оно просто от него отскочит, а мне не хотелось выглядеть глупо. Я опустила бревно обратно на каменные плиты.
Теперь ледяной дождь хлестал по мне со всех сторон; снежная крупа была повсюду — в волосах, на джемпере, под воротником. Осколок льдинки таял на моем лице. Я вытерла его. На самом деле я уже не чувствовала своих рук. У меня не было ни перчаток, ни куртки, у меня вообще ничего не было — ни денег, ни кредитных карточек, ни телефона. Все, что нужно, осталось в доме.
Я подумала о пальто и шарфе, которые так просто и так невостребованно висели на крючке входной двери. Я замерзла. Обхватила себя руками. Я не могла даже залезть в автомобиль. Ключи от машины лежали в кармане моего пальто. Все, что у меня было, так это ключ от сарая. Через минуту, когда я уже совсем продрогла, ничего не оставалось, как пойти под навес сарая.
И тут меня осенило: если у меня есть ключ от сарая, значит, должен быть и запасной ключ от входной двери, так как мы всегда вешали вместе эти два ключа на одно кольцо, где еще висит брелок в виде маленького земного шара. Я засунула руку в карман; да, там лежал этот глобус на цепочке и два, висящих на его кольце, ключа, и в ту же самую долю секунды (я заметила это по тому, как ты резко развернулся возле буфета и замер с чашкой в руке) мысль о том, что у меня могут быть эти ключи, промелькнула в твоей голове; в то же мгновение я рванула к входной двери дома и увидела краем глаза, как ты одновременно со мной сорвался с места, чтобы оказаться там первым.
Началась гонка. Я бежала так быстро, как могла, но земля была скользкой. И когда я взлетела на крыльцо, мое сердце билось сильно и часто, и в этот миг я услышала щелчок двойного замка и твой голос победителя, торжествующего позади двери. Ты хохотал. Мне тоже хотелось рассмеяться. Но желание рассмеяться быстро сменилось желанием расплакаться.
Во всем мире нет таких сил, которые могли бы меня заставить расплакаться перед тобой, даже если ты стоял у двери с другой стороны и не мог меня видеть. Придвинувшись к свету, идущему из окна гостиной, я снимала запасной ключ от входной двери с кольца. Сделать это не так уж просто, потому что кольцо брелка было очень тугим, а пальцы у меня настолько замерзли, что я едва могла ими пошевелить. Наконец я сняла ключ, приподняла крышку на щели для почты и «отослала» ключ по почте через дверь. Было слышно, как он упал на циновку. И тут ты перестал смеяться. Я захлопнула крышку для почты, повернулась к двери спиной и ушла.
