— Минуточку. Белл может наши часы отремонтировать, и у него нет никаких причин отказываться от работы. Если я и нанес какой-то ущерб — настоящий ущерб, — то готов за это заплатить, если, конечно, мне назовут разумную сумму. Нам не за что извиняться. Мы заплатим — и точка.
Белл оторвал взгляд от сломанной фигурки, лежавшей у него на ладони.
— Я рассчитаю, какой будет подобающая плата, — сказал он.
Об исчезновении Остина Монсона и двоих его приятелей несколько месяцев ходили всевозможные слухи и многочисленные догадки. День-два в центре внимания были одни объяснения происшедшего — от нелепейших до самых мрачных, — а затем их сменяли новые версии. Но время шло, интерес угасал, и вскоре о троих пропавших судачили только их друзья.
За тот год, который прошел с того памятного случая, круг клиентов Белла значительно вырос; его покупателями стали почти все жители города. Даже самые бедные семейства имели возможность по средствам приобрести часы из его лавки. И все часы его работы, сколько бы они ни стоили, простыми были или изысканными, безупречно показывали время. Ни один покупатель не остался недовольным.
Белл вежливо встречал и постоянных клиентов, и случайно зашедших в лавку посетителей, всегда демонстрировал гостям какой-нибудь совершенно новый хронометр искусной работы. Локиер и его жена заходили к нему каждую неделю, и Белл неизменно показывал им новые часы — все более хитроумно устроенные, иногда казавшиеся просто волшебными. Когда часы били, можно было увидеть, как взлетают птицы, или выпрыгивают из миниатюрного моря дельфины, или вылетают с разрушенной колокольни летучие мыши; дровосеки валили деревья, фигуристы неслись вперед, кружились и выписывали замысловатые пируэты; жонглеры подбрасывали и ловили булавы размером меньше рисового зернышка, лучники выстреливали почти что невидимыми стрелами в мишени величиной с ноготок; матрос плясал под волынку, в исступлении вертелся дервиш, величественная пара спокойно вальсировала под музыку, исполняемую квинтетом музыкантов в завитых париках. И ни одна фигура не двигалась механически или неловко — все казалось плавным и естественным; и не видно было никакой проволоки, никаких рычагов — только изящные, отточенные движения, раз за разом четко повторявшиеся.
Казалось, что часы у Белла продаются, едва он успевает их сделать. Даже те, что были «не для продажи», куда-то исчезали, и их место занимали новые. Лишь немногие часы стояли в магазине постоянно. По-прежнему стоял на полке хронометр с маленьким Арлекином, акробатические трюки которого очаровали Локиера в день его первого визита в лавку. Огнедышащий дракон, охранявший золото, драгоценные камни и скелеты в доспехах, все так же лежал в углу витрины, каждый час выгибая спину, к ужасу и восторгу ребятишек. И стоял на своем месте аккуратный павильончик из фарфора и золота, и на металле были полосы синей и красной эмали, и перед зданием каждый час маршировал туда-сюда караульный в форме, а темп ему задавали трубач и барабанщик; Локиер помнил, что эти часы тоже были в магазине всегда — ну по меньшей мере год.
В праздники в магазине Белла была толпа и настроение царило оживленное и веселое. Те немногие горожане, у которых еще не было часов работы Белла, наконец-то решались на покупку, а остальные желали сделать особенный подарок родным или друзьям. Никто не знал, как у него это получается, но Белл успевал удовлетворить возросший спрос и даже сделал великолепнейшие новые часы в виде освещенного собора, на ступенях которого хор пел гимны, а над шпилями витали ангелы. За три дня до Рождества Белл поставил эти часы в витрине, и каждый прохожий останавливался полюбоваться.
Когда наступил Новый год — а дни стояли холодные и темные, — настроение в городке переменилось. Никто не ругал ни Белла, ни его работу, никто не жаловался на цены — но теперь магазин часто пустовал, и по два-три дня в нем не было ни единого покупателя. Правда, как и раньше, регулярно заходила чета Локиер. Они иногда брали с собой и крошечную дочку. Белл держится с ними в своей прежней манере; супруги не слышали от него ни одной жалобы, но все же чувствовали какую-то перемену. В чем она заключалась, объяснить друг другу они не могли.
В клубе, где все так же собирались приятели Монсона, начали ходить новые слухи. Здесь пили, размышляли и, не имея других поводов пораскинуть мозгами, то и дело возвращались к исчезновению друзей, которому так и не было никаких объяснений. Как это бывает со сплетнями, сочиняемые истории обретали собственную жизнь, переплетались одна с другой и преувеличения подтверждались вымыслами и доказывались враками. Через некоторое время компания из клуба глубоко уверилась в правдивости собственных домыслов.
Виновен Белл, говорили сплетники. Зачем ему это делать? Да от зависти, конечно. Это же понятно всем, кому известны факты. Монсон его разоблачил, выставил на посмешище. Этот нелепый часовщик счел, что тоже может претендовать на ласки вдовы, — да разве можно себе представить, что такая женщина выйдет за лавочника, вот умора! — и, узнав, что она предпочла Монсона, Белл от зависти и ревности потерял голову. Монсон его поставил на место, и часовщик жаждал отомстить. Это очевидно. Непонятным оставалось только то, что именно сделал Белл с соперником и почему расправа не обошла стороной и его двоих приятелей. Белл достаточно коварен, чтобы скрыть улики, которые могли бы его выдать; в его уме и проницательности никто не сомневается, но это еще вернее доказывает, что преступник именно он. Это понимает всякий разумный человек, и часовщика надо отдать под суд!..
Сперва горожане смеялись над этими бреднями, учитывая, из какого источника они происходят и какие мотивы их, скорее всего, вызвали. Но жители раз за разом выслушивали одно и то же, и спустя некоторое время крошечное зерно чего-то — не то чтобы сомнений, но, пожалуй, какой-то вынужденной и смутной неуверенности — пустило корни в их сознании. То, о чем говорят так часто и так искренне, не может не иметь под собой вообще никаких основании, убеждали они себя. Нет, они не верили ни единому слову, но ведь Белл был человек непостижимый, и этого никто не отрицал. Откуда он родом и зачем приехал в этот город? Каким образом ему, столь беспорядочно устанавливавшему цены на свой товар, удавалось не только не разориться, но и вполне благополучно вести дела? Кто покупал самые дорогие часы и что происходило с товаром, не предназначенным для продажи, но тем не менее исчезавшим с полок? Как удавалось одному человеку быстро и безупречно производить столь тонкие и точные механизмы и при этом собирать и крепкие, удобные часы, продававшиеся в его лавке по самым доступным ценам? И если Монсон и его друзья и вправду в день своего исчезновения сказали знакомым, что идут к часовщику, тогда часовщик должен объяснить горожанам, в чем дело. Никакое мастерство и даже гений не освобождает человека от суда общественности, говорили добропорядочные граждане. А с приближением весны сплетни становились все гуще, вопросы все целенаправленнее. Загадка требовала разрешения.
Однажды вечером, когда лавка уже закрылась, а на улицах никого не было, в дверь черного входа постучал Локиер. Белл находился в мастерской, как и почти всегда по вечерам; дверь он открыл спустя некоторое время.
— Мистер Белл, вам следует позаботиться о вашей безопасности, — сказал Локиер без всяких предисловий, как только открылась дверь.
— Мне не требуется защита, — ответил Белл.
— Нет, требуется, — настоятельно произнес Локиер. — Вы же наверняка знаете, какие истории рассказывают у нас в городе.
— Да, я слышал эти бредовые слухи, — признал Белл.
— Мы-то с вами знаем, что это все глупости, но вот другие горожане начинают верить сплетням. Обсуждают уже, не прийти ли к вам в лавку и не потребовать ли объяснений в отношении исчезновения Монсона.
— Моя лавка открыта в обычные часы, — невозмутимо ответил Белл. — Я всегда готов ответить на разумные вопросы. Не лучше ли вам будет войти, мистер Локиер?
— Нет-нет, я не могу, — проговорил Локиер, попятившись. — Но вам нужно что-то предпринять для вашей безопасности. За этим стоят дружки Монсона, а они хотят с вами расправиться. Они могут сломать дверь и ворваться к вам ночью.
— И что, горожане позволят это сделать?
Локиер замялся, а потом извиняющимся тоном ответил:
— Никто не хочет, чтобы с вами случилась какая-нибудь неприятность. Но дружки Монсона всех сбили с толку. Они пользуются в городе большим влиянием — ну по крайней мере некоторые из них… А жители
