— Итак, господа офицеры и иже с ними, — прошло всего две минуты с момента встречи, а Тяжин уже держал совет, — Что мы имеем. Со мной одиннадцать человек. Козырь и десяток с Гангреной.

— У меня, наших четверо плюс пять приданных неким Ватагиним. Знаешь такого? — Никотин подмигнул Кириллу.

— Может быть, — пожал плечами Китяж, — Если его зовут Александр Иванович, то был у бати моего такой сослуживец.

— Именно он.

— Ладно, отправь их по техническому тоннелю, в сторону «Площади Мужества». Пусть добегут туда, поднимутся и медленно пойдут по тоннелям к нам. Витя, что у тебя?

Титаренко вязал Ведьмака.

— У меня — не густо. Я… и три моих красавца.

— И старина Семёнов с тобой?

— Как ты всё помнишь, Китяж? — усмехнулся Титаренко, — И он, красномордый… У нас смена же на восемь вечера была… А это всё случилось в районе шести. Вот мы здесь навсегда и прилипли…

— Значит, сейчас на станции трое твоих, — прищурился Китяж и подошел к Ведьмаку. Тот прибывал в «отключке», после удара микрофоном по голове, — Товарищ генерал. Поспелов! — Китяж потряс его за плечо и тот начал приходить в себя, удивлённо смотря по сторонам, — Сколько с тобой подружек пришло? — Ведьмак сообразил где он и кто рядом с ним, и молча, опустил голову, не проронив ни слова, — Поверьте, Алексей Александрович. Меня учили добывать информацию всеми доступными способами, и клянусь… Если вы не будете говорить, я клещами, ломом и паяльной лампой, заставлю вас это сделать. Помните Виталика Павлова? — Поспелов никак не отреагировал на услышанное имя, — Так вот у него сегодня был потрясающий завтрак, — Тяжин нагнулся к Ведьмаку и прошептал ему в самое ухо, — Он свои яйца сегодня съел. Добровольно. Хотите повторить его подвиг?

— Со мной четыре девочки, — выдохнул Ведьмак, — Сколько ещё подойдёт — не знаю. Больше ничего не скажу, можешь резать.

— А мне от тебя больше ничего и не надо, — задорно потрепал его по волосам Тяжин, — Дурилка ты картонная. А с чего они должны подойти? Ты их высвистал?

— Я по метро «свисток прокинул», чтобы к «Лесной» подошли все, кто слышит.

— Так у тебя всего четыре Ведьмы на «Севере». Сколько могут подойти по «красной» ветке? — влез в допрос Никотин, — Говори, гад. Я тебе не Китяж. Церемониться не буду…

— И это знаете? — Ведьмак совсем расстроился.

— Мы — разведка. Нам знать это положено, — Кирилл сел напротив Ведьмака, — Ну что, будем говорить?

— Кирилл, — Женечка, которая сидела всё это время на диване, наконец, решилась перебить эту, с виду вполне мирную, беседу, — Мне девочек кормить надо.

— Слышал, Ведьмак? У меня дети голодные. А я этого не люблю, — Тяжин протянул ему микрофон, от которого тот шарахнулся, как от чумного, — Давай, давай… Скажи своим девочкам, чтобы положили оружие и пришли в командный зал.

— Не придут они… И не сдадутся… У них приказ, в случае чего убить твоих детей и уйти… — договорить ему не удалось. Разъярённая Женя снова накинулась на него, — УБЕРИТЕ ОТ МЕНЯ ЭТУ БЕШЕННУЮ!!! В конце концов, если я ваш пленный, то у меня тоже есть права, — Поспелов впал в истерику. Он визжал, как поросёнок, пытаясь спрятать голову между колен, — Пытки запрещены «Хельсинкскими соглашениями»!!!

Кирилл перехватил Женю и усадил её обратно на диван.

— Видишь ли, генерал, — Тяжин говорил, смакуя каждое слово, — Я, конечно могу повлиять на свою жену, как муж. Но, как военный… — Тяжин пожал плечами, — Извини. Она вне моего подчинения. Да и потом, как я могу запретить матери защищать своих детей? — он подождал секунд десять, пока Ведьмак переварит его слова и продолжил, — А я тебе говорил, что с моей семьёй шутить е надо. Вот, теперь, сам решай, как выпутаться. Теперь всё от тебя зависит.

Ведьмак опустил голову. Он понимал, что Тяжин его просто убьёт, если что-то случится с детьми. Он также понимал, что его повесят в Раменском. «Ну, так это когда ещё будет? Все мы смертны. И я умру… Хотелось бы, конечно попозже… А для этого Китяжу нужно отдать детей…»

— Точно, — кивнул Тяжин, — Отдай. Дольше проживёшь?

— Что, прости? — переспросил Поспелов, — Я что-то сказал?

— Нет, — Кирилл наклонился к Ведьмаку и загадочно шепнул, — Зато подумал…

Рита Милованова, она же Мадлен, была девочкой молодой. Ей было всего двадцать два года. В два года она попала в детский дом, потому что её мать, в пьяном угаре зарезала спящего отца, а потом и её старшего брата. Ему было восемь. До Риты она не добралась. Споткнулась по дороге, да и на нож налетела. Это было самое яркое воспоминание о детстве.

Даже когда Рита выросла, по ночам ей снился бесноватый взгляд матери. И она просыпалась и плакала в подушку. Когда в интернате, лет в двенадцать старшие мальчишки принесли портвейн, пить она категорически отказалась. Она вообще дала себе клятву — не пить! Но её спрашивать никто не стал. Не умеешь — научим. Не хочешь — заставим. Заставили.

То, что было потом, было вторым, самым ярким воспоминанием в детстве. Она проплакала неделю. А потом взяла спортивную форму и пошла в ближайший ФОК.

— Я хочу заниматься самбо, — сурово сказала она бабушке — вахтёрше.

— Внученька, тебе танцами надо заниматься. Балетом. Ты такая худенькая.

— Балет оставим для кого-нибудь другого, — также сурово, по — взрослому продолжила Рита, — У вас есть секция самбо или мне идти в другое место?

— Есть, — расстроено кивнула бабушка и, выйдя из-за столика, взяла маленькую Риту за руку и повела в зал, где тренировались борцы.

И это было третье её воспоминание. Бабушка Вера, так звали вахтёршу, вела её, как собственную внучку. Рите так захотелось прижаться к ней, как к родной, но она понимала, что нельзя. И, сдерживая слёзы, шла за этим пожилым и чужим ей человеком.

Тренер по самбо был огромным, как ей тогда показалось, дядькой, с суровым голосом и изрядно помятым носом и ушами.

— Ты откуда? — сухо спросил он.

— Из детдома.

— И почему ты решила, что я тебя буду тренировать?

— Потому что мне больше некуда идти… — и Рита заплакала.

— Значит так, — грозно сказал тренер, — Денег от тебя всё равно не дождёшься, поэтому тренировать тебя, в том смысле, в котором ты думаешь, я не буду…

— Но, я…

— Но, я позволю тебе посещать мои тренировки… А вечером, я буду проверять, усвоила ли ты то, что видела на тренировках. Покажешь результат через два месяца — возьму в специальную девичью группу… Экспериментальную.

— А почему в экспериментальную? — удивилась Рита.

— Ну… Ты же сирота… — тренер прищурился, — покажешь результат — попадёшь в лагерь, типа спортивной спецшколы. Только там тренировок больше и кормят получше. А учат — вообще великолепно! Говорить будешь на трёх языках, танцевать вальс, и подмечать то, что нужно…

— Там готовят шпионов? — Рита удивлённо подняла бровь. От её слов тренер поменялся в лице.

— Жду тебя завтра. Сделаешь уроки и сразу сюда… Поняла? — Рита кивнула, — А сейчас… Зайди ко мне в раздевалку. Там в столе, во втором ящике, лежит сумка. В ней чай в термосе и бутерброды с копчёной колбасой. Перекуси и дуй в интернат, — он развернул её за плечи и, по отечески, хлопнул её по попе, направив в сторону раздевалки… — И помни, быстрый путь не всегда самый лёгкий и правильный.

Войдя в раздевалку, Рита осмотрелась. Стол, спортивная лавка, диван, два кресла и два шкафа, один из которых, со стеклянными дверцами. В нём-то Рита и увидела награды, кубки, грамоты. Их очень хотелось потрогать, посмотреть, почитать, но желудок, услыхав о бутербродах с копчёной колбасой, вкус которой ей