На всем пути в Асмару по длинной пыльной дороге граф не проявлял никакого интереса к окружающему и даже не пытался обдумать, как будет защищаться от обвинений, которые, как он понимал, ему будут предъявлены. Он полностью отрешился от действительности и утешался только мыслями о том весьма значительном уроне, который он сможет нанести этому выскочке, этому невоспитанному мужлану, когда вернется в Рим, а в скором своем возвращении туда он не сомневался. Он знал, что сумеет уничтожить его политически, и это приносило ему некоторое, хоть и слабое удовлетворение.
Водитель Джузеппе, который неплохо изучил своего полковника, первую остановку в Асмаре сделал возле казино на главной улице. Здесь, по крайней мере, графа Альдо Белли приняли как героя, и он действительно явно воспрял духом, когда юные леди кинулись встречать гостя на улицу.
Через несколько часов, свежевыбритый, в вычищенном и наглаженном мундире, с напомаженными волосами, распространяя вокруг себя благоухание дорогого одеколона, граф был готов к встрече с инквизитором, глаза его сверкали. Он расцеловал девушек, швырнул назад рюмку с остатками коньяка, захохотал отчаянным смехом, щелкнул пальцами, чтобы показать, что он думает об этом простолюдине, который сейчас командует армией, крепко сжал ягодицы, чтобы обуздать страх, бодрым шагом вышел из казино на яркий солнечный свет и направился через улицу в штаб.
Встреча с генералом Бадолио была назначена на четыре часа, и часы на башне городского управления пробили именно четыре раза, когда он решительно шел вслед за молодым адъютантом по длинному мрачному коридору. Они прошли в конец коридора, и адъютант распахнул большие двойные двери из красного дерева, затем отступил в сторону, чтобы пропустить графа.
У него было ощущение, что его ноги превратились просто в вареные макароны. В животе у него урчало, ладони были горячими и влажными, и он готов был чуть ли не расплакаться, когда вошел в огромную комнату с высоким лепным потолком.
Он увидел, что в комнате полно офицеров, как армейских, так и представителей Военно-Воздушных Сил. Его позор будет предан огласке! Он окончательно пал духом. Граф остановился на пороге, казалось, что он даже стал меньше, плечи его опустились, он ссутулился и большая красивая его голова поникла. Он не мог поднять на них глаза и с несчастным видом изучал носки своих начищенных до блеска ботинок.
Вдруг неожиданно на него обрушились странные чуждые звуки, и он, вздрогнув, поднял голову, готовый защищать себя от физического нападения. Все присутствующие аплодировали, улыбаясь и посмеиваясь, и граф уставился на них изумленно. А потом быстро взглянул через плечо, чтобы удостовериться, что никто не стоит у него за спиной и что этот совершенно неожиданный прием оказывается лично ему.
Когда он снова перевел взгляд на присутствующих, он увидел, что к нему приближается коренастый, широкоплечий человек в генеральской форме. Его лицо было суровым, глаза сверкали в глубоких темных глазницах, седые усы устрашающе топорщились над мрачной складкой рта.
Если бы граф владел своими ногами и голосом, он бы, визжа, убежал прочь, но прежде, чем он смог двинуться с места, генерал заключил его в железные объятия, и усы, жесткие, как верблюжья колючка, уже царапали ему щеку.
— Полковник, для меня высокая честь обнять такого храбреца, как вы, — прорычал генерал, прижимая графа к груди. Его дыхание благоухало чесноком и кунжутом, что в сочетании с одеколоном графа давало ни с чем не сравнимый эффект. Ноги графа окончательно отказались ему служить, и, чтобы не упасть, ему пришлось повиснуть на шее у генерала. В результате оба потеряли равновесие и заскользили по керамическим плиткам, обхватив друг друга руками, словно танцевали какой-то непонятный, слоновий вальс, во время которого генерал с трудом пытался высвободиться.
Наконец ему это удалось, он поспешил прочь от графа, поправляя на ходу свои ордена и медали и вообще восстанавливая свое достоинство. Одновременно один из офицеров начал читать выдержки из длинного манускрипта, и аплодисменты сменились сосредоточенной тишиной.
Чтение оказалось долгим, что дало возможность графу несколько собраться с мыслями. Из первой половины манускрипта он не уловил ни слова, настолько был выбит из колеи, но потом вдруг до него начал доходить смысл документа. Его подбородок поднимался все выше, по мере того как он узнавал некоторые пассажи из своего собственного донесения. «Почитая единственной ценностью долг и презрев все, кроме чести» — да это же его собственные слова, он мог бы поклясться в этом.
Теперь он со всем вниманием вслушивался в текст, а вокруг него шли разговоры. Шли разговоры о нем, об Альдо Белли. Впалая грудь выгнулась колесом, краски вернулись на лицо, мятежный кишечник утихомирился, в глазах снова загорелся огонь.
Господи, ведь генерал понял буквально каждую фразу, каждое слово, каждую запятую и каждый восклицательный знак! Адъютант протянул маленькую, обтянутую кожей коробочку, генерал снова приблизился к графу — хотя с некоторой опаской — и надел ему на шею муаровую шелковую ленту. На груди графа засиял белый эмалевый крест с изумрудной звездой посередине, обрамленной искрящимися бриллиантами — орден Святого Лазаря и Святого Маврикия (военный разряд) третьего класса.
Стараясь не попасть в объятия графа, генерал клюнул его в пылавшие щеки и, торопливо отойдя к своим офицерам, присоединился к их аплодисментам, а граф стоял, надуваясь от гордости и чувствуя, что еще немного — и сердце его разорвется от счастья.
— Теперь вы получите эту поддержку, — заверил его генерал, с мрачным видом выслушав, как его предшественник отказывал герою в помощи. — Я вам ее предоставлю.
В небольшом кабинете, смежном с огромной официальной приемной, сидели трое — генерал Бадолио, его политический представитель и граф. За распахнутыми окнами уже спустилась ночь, единственная лампа отбрасывала круг света на расстеленную на столе карту, оставляя лица собеседников в тени.
В хрустальном графине и стаканах, которые стояли на серебряном подносе, искрился коньяк, голубой сигарный дым медленно струился вверх в свете лампы.
— Мне нужны танки, — твердо сказал граф. Одна мысль о толстой стальной броне всегда доставляла ему удовольствие.
— Я вам дам батальон легких танков СV-3, — сразу же согласился генерал и сделал пометку в своем блокноте.
— И еще мне нужна поддержка с воздуха.
— Смогут ли ваши инженеры построить взлетно-посадочную полосу возле Колодцев Халди? — Генерал постучал пальцем по карте, словно затем, чтобы вопрос был понятнее.
— Там местность ровная и открытая. Трудностей с этим не будет, — с готовностью ответил граф. Он получит все — танки, самолеты, пушки. Наконец-то он станет настоящим командиром.
— Дайте мне радиограмму, когда полоса будет готова. Я пошлю вам эскадрилью «Капрони». А тем временем мы подвезем вам горючее и боеприпасы. Я посоветуюсь с летчиками, но думаю, стокилограммовые бомбы подойдут вам больше всего.
— О да, — с той же готовностью согласился граф.
— А горчичный газ? Собираетесь вы его использовать?
— Конечно, собираюсь, — сказал граф. Не в его характере было отказываться от даров, он брал все, что предлагали.
— Хорошо, — ответил генерал совсем другим тоном, отложил в сторону карандаш и посмотрел на графа так свирепо, что тот вздрогнул и у него забурчало в животе. Он подумал, что генерал столь же опасен, как жизнь на склонах клокочущего Везувия.
— Железный кулак, Белли, вот что нам нужно, — произнес генерал, и граф с облегчением понял, что генеральский гнев относился не к нему, а к противнику. Граф тут же напустил на себя воинственный и угрожающий вид. Он оттопырил губу и низким голосом прорычал:
— Вонзить кинжал в горло врага и гнать его без передышки.
— Беспощадно, — добавил генерал.
— До полного истребления, — согласно кивнул граф. Теперь он оказался на родной почве, сотня кровожадных лозунгов завертелась у него в голове, но, опознав в нем мастера этого дела, генерал прекратил игру в снежки и резко сменил тему.
— Вероятно, вы спрашиваете себя, почему я придаю такое значение вашей задаче. Вероятно, вы спрашиваете себя, почему я даю вам такое мощное подкрепление, почему не жалею боеприпасов для овладения ущельем Сарди и дорогой в горы.
