рукой подать… А что бы ты сказал, Степа, — перебивает вдруг себя Рогов, — что бы ты сказал, если бы меня тогда, в самый горячий час, отстранили от командования?

— Значит, это был бы не ты, — не задумываясь, отвечает Данилов. — И я бы ничего не сказал или бы сказал, что правильно сделали.

Рогов смеется.

— Хитер, солдат!

Под утро от усталости и выпитого коньяка сержант заметно охмелел.

— Ну, а планы на жизнь какие? — спросил Рогов. Данилов помедлил и отмахнулся.

— Мутно у меня с планами, товарищ гвардии капитан. Проще простого было бы снова под твою команду, но кто ж его знает, какая она из себя… шахта-то?

Проснувшись утром на диване под чистой полотняной простыней и не обнаружив в комнате Рогова, Данилов долго трудился над запиской, которую, усмехаясь, так и озаглавил: «Объяснительная записка».

«Прошу извинить, если чего лишнего наговорил, — писал он нетвердым ученическим почерком. — Крутят меня сейчас всякие мысли. Война кончилась, и я, не переставая, думаю о жизни. На фронте я был снайпером и разведчиком — очень нужные специальности. Как бы мне не проворонить и в мирной жизни самое нужное. Будет время — посоветуйте, товарищ гвардии капитан».

Потом долго и с явным предубеждением разглядывал фотографию русой большеглазой девушки и наконец, резко повернув портрет лицом к стене, неприязненно буркнул:

— Нежная.

И уже только после всего этого обнаружил на самом видном месте, у зеркала, записку Рогова, в которой значилось: «Без приказа с занимаемых позиций не отходить. Продукты питания в тумбочке. Кровать и постельные принадлежности пришлю с шахты. Устраиваться и ждать дальнейших указаний».

Данилов впервые по-настоящему разглядел комнату. Узкая железная кровать, письменный стол, тумбочка с радиоприемником, на стене зеркало, второй стол, поменьше, в углу с плиткой и чайником, три стула, диван, широкое окно и стеклянная дверь на балкон. По правде говоря, с таких позиций можно было бы и не отходить, но еще во сне его подмывало какое-то сладостное беспокойство: как будто кто-то звал поскорее распахнуть двери и бежать в золотой сентябрьский простор.

Он вышел на балкон. В лицо пахнуло легким утренним заморозком. Солнце вставало где-то по ту сторону дома. На железных перильцах лежал голубоватый прозрачный иней. Совсем неподалеку, в устье глубокого лога, поднимались шахтные здания. До этого Данилов не видел шахт на таком близком расстоянии. «Вот они какие», — сказал он себе.

Из соседних дверей на балкон вышла смуглая девушка в пестром халатике, розовая после сна. Заметив Данилова, она строго сдвинула брови, словно уличила его в чем-то неблаговидном. «Чудная», — мысленно усмехнулся сержант и, галантно поклонившись, спросил как можно мягче:

— Вы, значит, соседкой мне приходитесь?

— А вот уж не знаю, — равнодушно ответила девушка, но, еще раз глянув на маленького военного с белым непокорным вихорком у виска и заметив золотую звездочку у него на груди, невольно улыбнулась простоватому любопытству на его лице.

Это была Оленька Позднякова, племянница Хомяковых.

Слово за слово завязался разговор. Данилов не удержался и рассказал о своей встрече с Роговым, о том, что на радостях они «всю ночь перевертывали мировую политику». Наконец, с трудом скрывая волнение, он спросил, не знает ли соседка Тоню Липилину.

— Тоню Липилину? — удивилась Оленька. — Была на фронте? Ранена? Нет, лично я не знаю Тоню, но слышала о ней много, далее в газете что-то такое печатали.

Между ними стояла бочка, ящик, ведро с известкой. Данилов и не заметил, как одолел это препятствие. Девушка испуганно отступила, решив в первое мгновение, что военный, очевидно, немного не в себе, но с чисто женским тактом сделала вид, что не заметила ни стремительного прыжка сержанта, ни того, как побледнело его лицо и как вспыхнули небольшие, с медным отливом глаза, как он свистящим шепотом переспросил:

— Тоня!.. Вы знаете ее адрес?

Нет, адреса она не знает, но если товарищ будет дома, она часа через два сможет ему сообщить адрес Тони по телефону. Да, часа через два, не позднее, как только дойдет до редакции, где работает стенографисткой.

Осторожно тронув Данилова за рукав и пожелав ему доброго здоровья, Оленька ушла с балкона, забыв, зачем, собственно, она выходила, но зато втайне обрадованная, что сможет сегодня ошеломить Сашу Чернова такой сенсационной новостью, как прибытие на рудник Героя Советского Союза. Этот Чернов — в общем, хороший, душевный парень — всегда опережал ее по части всесторонней осведомленности обо всех событиях на свете и на шахтах. Обыкновенно он по всякому поводу более или менее пренебрежительно восклицал:

— Ах, только-то? Так я же об этом еще вчера знал!

Неизвестно, ошеломила ли Оленька Сашу Чернова этой сенсационной новостью, но часа через два к Данилову настойчиво постучались. Открыв дверь, он впустил в комнату круглоголового рослого парня с сияющим и тоже круглым лицом и совершенно прозрачными глазами. Парень прямо от двери осведомился, не Героя ли Советского Союза он видит перед собой, а получив утвердительный, хотя и мало любезный ответ, сообщил профессиональной скороговоркой, что он, Чернов, сотрудник местной газеты, что редакция поручила ему побеседовать с товарищем Даниловым, узнать о его впечатлениях после осмотра города, а также намерен ли товарищ Данилов остаться на руднике или у него другие планы.

— Ей-богу, я пока без всякого плана, — чистосердечно признался Данилов, на что Чернов понимающе улыбнулся.

— А скажите, товарищ Герой Советского Союза…

— Степан Георгиевич.

— Скажите, Степан Георгиевич, вам инженер Рогов ничего не сообщал о рудничных новостях, в частности о комсомольской бригаде Черепанова?

— Как же, гвардии капитан Рогов очень много рассказывал о руднике, но о бригаде Черепанова что- то не упоминал, — охотно ответил Данилов.

«Ага, не упоминал, — подумал Чернов, — значит, не пришло еще время говорить об этом».

— Товарищ корреспондент, — прервал его размышления Данилов, — у вас в редакции работает такая чернявенькая… Оленькой звать?

— Работает. А что? — насторожился Чернов.

— Да так. Обходительная девушка. Я ведь здесь мало кого знаю. Ну, познакомились сегодня. Приятная такая.

«Ах, вон оно что! — удивился про себя Чернов. — То-то она сегодня была такая ласковая со мной. Даже Сашенькой назвала. Ох, женщины!»

Они беседовали еще не меньше часа. Данилов рассказал о своем пребывании в побежденной Германии, о том, как в июне прошлого года вскоре после победы он ездил в Тюрингию, из которой ушли американцы.

— Говорят, американцы очень вежливо обращаются с фашистами? — насмешливо заметил Чернов.

— До удивления вежливы, — иронически усмехнулся Данилов. И тут же он снова поинтересовался: — А Оленька ничего, надежная?

— То-есть как?

— Ну, если что пообещает — выполнит?

Чернов не успел ответить. Зазвонил телефон.