Ныне передают из одних лживых уст в другие такую небылицу, и разошлась она уже по всему свету.

Говорят, будто Астиаг, царь индийский, видел некогда сон, который устрашил его. Будто бы предвещал тот сон, что Астиага свергнет с престола внук его, рожденный от дочери его Манданы. Тогда выдал Астиаг свою дочь за перса, а когда родился внук его, названный Киром, то приказал он приближенному своему, Гарпагу, умертвить младенца. Но Гарпаг ослушался царя и скрыл ребенка в одном селении, в семье волопаса. И говорят даже, что не женщиной, а пастушьей собакой был вскормлен Кир где-то в горах, ибо и волопас устрашился своего прибытка и унес его подальше от царского дворца, в свое горное жилище. Когда же Кир подрос, то открылось Астиагу, что жив его внук. Будто бы так случилось, что охотился Астиаг в тех горах и заметил мальчика, который с царственным видом повелевал овцами и собаками. Приблизился к нему царь, а мальчик не побоялся его и воинов его и остался стоять на месте, смело глядя на царя. И когда присмотрелся к нему Астиаг, то признал в нем черты свои. И не стал он убивать отпрыска своего, ибо увидел в этой встрече боже­ственное знамение. Гарпага же он наказал тем, что повелел своим людям тайно убить сына его и тем пресечь весь род его.

И вот говорю я, Гистасп, Ахеменид: вся эта история лжива от начала до конца.

Никакого вещего сна не видел царь Астиаг, а в дей­ствительности было то, что своим преемником он желал иметь сына, а не дочь, Мандану, и очень надеялся он, что родится у него сын, наследник царства его.

Что же до Манданы, то он опасался выдать ее замуж за кого-либо из своих приближенных или подвластных ему царей, ибо разумел, что таким образом чужой род будет домогаться престола его.

И вот настала пора, когда уже никак нельзя было ос­тавлять Мандану девой, а сына все никак не удавалось зачать самому Астиагу, ибо, верно, остыла в нем кровь рода его и семя уже зачахло. Но это было неведомо Ас­тиагу — именно то, что уже не будет от него отрасли креп­кой. И оставался он в той же страстной надежде.

Тогда задумался он и решил отдать свою дочь за самого благонравного и мягкого сердцем человека в царстве своем, помышляя, что ни такой человек, ни потомок его ближай­ший, получивший в наследство его тихий нрав, не восстанут против мидийского царя.

И отдал он свою дочь за Камбиса, перса из рода Ахеменидов. Я, Гистасп, приходился Камбису племянником. Из всех подданных царя мидийского Камбис, царь персов, отличался самым спокойным нравом и не имел никакой алчности в сердце своем.

Когда у Камбиса и Манданы родился сын, то назвали они его Киром в честь деда его.

Однажды, когда подрос Кир, Астиаг позвал всех Ахеменидов к себе, в Эктабан, на праздник великий по случаю дня рождения своего. И прибыли мы, персы, в Эктабан мидийский.

Пока принимал царь Астиаг подношения от подданных своих и говорил с ними, тогда отроков персидских, среди которых был и я, Гистасп, отпустили поиграть на задних дворах царского дворца.

Там была гора песчаная высотой в пять или шесть лок­тей.

И вот стали мы играть с сыновьями приближенных царя, с отроками индийскими, и парфянскими, и армей­скими.

Выбрали мы ту игру, что называют «царь горы». И вот как играют в нее: все устремляются на гору со всех сторон, и каждый пытается первым достичь ее верши­ны, и тот, кто смог достичь, старается удержать вершину в своей власти и силой сбросить вниз всех тех, кто норовит оттеснить его и занять наивысшее место горы, именуемое «престолом». Тот же, кто устоит наверху дольше остальных и сумеет при этом хотя бы один раз сбросить с вершины каждого, тот объявляется царем горы.

И вот встали мы все, отроки, вокруг горы, и сын Гарпага изо всех сил подкинул вверх перепелиное яйцо. По закону игры все должны были ринуться на гору в тот самый миг, когда яйцо начнет падать вниз. Однако отроки мидийские сразу устремились наверх, как только сын Гарпага подбросил яйцо, ибо считали себя высоко­роднее всех прочих.

Тотчас же все ринулись на гору, и началась настоящая схватка.

Не сразу приметил я, что Кир вовсе не торопится за­хватить гору и померяться силой со сверстниками.

Он остался внизу и начал пристально наблюдать за теми, кто сильнее и кто как борется за «престол». Он ступил на склон той песчаной горы только тогда, когда схватка закипела уже на самой вершине и первые неудачники кубарем покатились вниз.

Мидяне, первыми оказавшиеся наверху, поначалу объ­единились и стали нещадно сталкивать остальных. Сына Гарпага, которого звали Варданом и который по крови был арменин, они даже ударили по лицу, и рассекли ему губу, и, жестоко сбросив отрока вниз, насмехались над ним.

Тогда Кир помог ему подняться на ноги и сказал ему ободрительные слова, а затем вместе с ним стал безо всякой спешки подниматься на гору, сторонясь падающих тел.

Кир воспользовался тем, что мидяне и их противники уже достаточно устали и, сбившись наверху в кучу, уже не замечали того, что происходит вокруг. Тогда он с сыном Гарпага подобрался к ним сзади и, по- кабаньи бросившись им в ноги, легко опрокинул обоих и сбросил с горы.

Потом он стал без особых усилий сталкивать и осталь­ных, поскольку успел узнать их повадки.

Сын же Гарпага сам спустился с горы и признал власть Кира, Ахеменида, и громким голосом прокричал, что Кир победил всех и ему быть «царем горы».

Тогда возмутились мидяне и стали кричать, что Кир овладел горой в нарушение закона.

Кир же стоял на вершине горы и, ничуть не устрашив­шись мидян, спокойно вопросил:

— Если я нарушил закон, скажите чем?

Мидяне же стали говорить наперебой:

— Вот, ты проявил трусость и не пытался захватить гору сразу! Ты выждал, пока другие растолкают друг друга и растратят свои силы! Ты напал на нас внезапно и победил хитростью!

Кир же ничуть не смутился и отвечал мидянам:

— Если бы я был трусом, то уже давно сошел бы с горы и уступил вам «престол». Но я этого не сделаю. А если вы теперь нападете на меня, то пожалеете об этом. Вы первые нарушили закон, когда бросились на гору раньше остальных. Разве я говорю неправду и не было такого?

— Ты говоришь правду! — закричал Вардан,— Они пре­ступили закон!

И Вардана поддержали остальные отроки, даже те, кто опасался силы мидян.

Тогда Кир продолжил свою речь:

— Теперь скажите мне, разве закон запрещает хитрость? Разве закон велит спешить так, как спешат свиньи к кор­мушкам своим и расталкивают друг друга, чтобы скорей нажраться своей похлебки? Разве