Признаюсь, мурашки побежали у меня по спине: по­чудилось, будто здесь эта необыкновенная надпись обра­щена именно ко мне, а раз ко мне, то — и к самому царю Киру.

Кто-то из спасавшихся тоже заметил знамение, и новая волна ужаса поднялась за моей спиной.

Тот всеобщий вопль привел меня в чувство, и я бросился спасать Валтасара.

Как обычно и случается при панике, все давились только в тех дверях, которые были открыты первыми. Трое дверей так и оставались на засовах. Я подскочил к самым дальним от толпы и, поднатужившись, сдвинул железный засов.

Оставив Валтасара, я выскочил наружу с кинжалами в обеих руках и, увидев, что с этой стороны галерея пуста, прихватил с собой бесчувственного царского сына.

Да, я был уже немолод, очень устал, а желтая отрава напрочь отбила мне чутье.

Едва я сделал несколько шагов и миновал одну из ко­лонн, как за мной следом мелькнула тень. Я заметил ее у себя же между ног, чуть позади.

Валтасар вздрогнул у меня на плече, и я услышал страш­ный звук, хотя и напоминавший нежный щебет ласточки.

Я развернулся со своим грузом и метнул от бедра один из кинжалов. Острие чиркнуло об колонну и отлетело во тьму.

Прямо передо мной появился с обнаженным мечом в руке высокий длиннобородый человек в легких кожаных одеждах. Несомненно, иудей.

Если бы он захотел, то мог одним ударом разрубить сразу обоих — и Валтасара, висевшего на моем плече, и меня самого. Его меч был длинен и тяжел.

— Теперь можешь уносить эту падаль! — с усмешкой сказал он и быстро отступил во тьму, а потом, уже из непроглядного мрака, донесся его злорадный голос: — По­дожди немного, пока он не станет легче!

Теплый ручей тек вниз по моей спине. Валтасару пе­ререзали горло, а ласточкой защебетала на последнем су­дорожном вздохе его обнаженная гортань.

«Вот тебе и помогли! Полдела сделано». От этой мрачной мысли я разом потерял все силы и едва не повалился с ног под тяжестью мертвого тела. Убийца лгал: труп всегда становится тяжелее.

Я решил, что честно признаю свою немощь и низко поклонюсь своим соперникам, если обнаружу Набонида висящим на стене уже без головы.

Но Кратон из Милета решил состязаться до конца.

Оставив тело Валтасара у стены в достойной царя сидячей позе и пристроив поприличнее на плечах его болтавшуюся на одном позвонке голову, я сделал следу­ющее: помолился богу Аполлону, потом — великому Ге­раклу, собрался с силами и побежал на отдаленный шум толпы.

Хвала богам, это напуганное стадо еще не рассеялось и еще не окончательно передавило друг друга. Я нырнул в толпу, лавиной стекавшую по лестнице, принял чужую личину, кого-то на ходу раздев, потом юркнул в какой-то темный угол, а потом стал скакать из комнаты в комнату, по галереям и коридорам, заметая следы. Так я сам прев­ратился в зайца, спасающегося от охоты.

Грозная надпись все еще пылала в моих глазах, стоило на миг опустить веки. Мне казалось, что иудейские мсти­тели следят за мной отовсюду и я, как ни буду стараться улизнуть от них, вспоминая все хитрости и приемы Скамандра, все равно приведу убийц за собой к несчастному царю Вавилона. Будь во мне чуть меньше честолюбия, тщеславия, бросил бы Набонида подвешенным на кре­постной стене, явился бы к Киру и привел бы к башне сотни две «бессмертных». Но то было бы уже нечестным состязанием.

Вернувшись к бойнице, я торжествовал уже потому, что достиг ее первым. Когда подергал за веревку, груз внизу зашевелился. Такой радости, какая охватила меня в тот миг, я не испытывал с детства.

Еще раз проверив все крепления, я принялся потихоньку опускать царя вниз, храня полное молчание и вместе с молчанием — спасительную тишину.

По мягкости, с которой я отпускал веревку, царь должен был догадаться, кто наверху занялся его судьбой. Но На­бонид то ли заснул в ожидании своего спасителя, то ли потерял заодно с терпением и свой рассудок.

— Это ты, эллин?! — вдруг крикнул он во весь голос.

Мысленно обрушив на него сверху лавину проклятий, я продолжал с осторожностью спускать «царский груз».

— Это ты, эллин?! — снова завопил Набонид.— Кто там? Ты, Валтасар?!

Эхо прокатилось не только по «ущелью» между стенами, но даже по всем пустотам самого дворца, вернувшись в мои уши невнятным окликом из-за спины.

— Успокойся! — не выдержав, крикнул я вниз и как следует тряхнул Набонида.

Но вавилонский царь уже сделал все для того, чтобы выдать себя всем своим врагам. Вслед за эхом, донесшимся из галерей, я услышал топот ног.

Проклиная царя и весь Вавилон, я закрепил в бойнице веревку, на которой висел Набонид, потом обвязался сам второй веревкой, оставленной мною ранее, и стал быстро спус­каться вниз по стене, держась за первую. Когда я достиг царя, то определил, что до земли осталось не более пятидесяти локтей.

— Это ты, эллин, хвала великому Сину! — хрипло дыша, обрадовался мне вавилонский царь.— Где Валтасар?

— Провожает гостей! — огрызнулся я, стараясь скорее привязать себя к наконечникам персидских копий.

В любой миг наверху могли перерезать спасительную жилу, и тогда бы нам обоим хватило еще одного мгновения, чтобы позавидовать бедному Валтасару.

Изумившись, Набонид затих, что мне и требовалось. Закрепившись на стене, я стал привязывать его ко второй веревке.

— Что ты делаешь, эллин? — спросил царь.

— То же, что и раньше, спасаю царя Набонида по ве­лению царя Кира,— ответил я.

Внезапно первая веревка дрогнула, и Набонид стал под­ниматься вверх!

— Хватайся за меня! — крикнул и я, но поздно: перед моим лицом уже появились царские ноги.

Тогда я сам ухватил Набонида за лодыжку, изо всех сил потащил его вниз, а другой рукой протянул ему петлю своей веревки:

— Держи и не отпускай!

Царя тянули вверх, а я тянул его вниз, молясь, чтобы выдержали наконечники копий, на которых висел я сам. Как только удалось с огромным трудом, одной рукой, об­вязать Набонида за пояс, я сразу протянул ему рукояткой вперед кинжал и приказал перерезать свою веревку.

— Мы упадем! — ужаснулся он.

— А если взлетим, тебе отрежут голову! — прокричал я, хрипя от натуги и сопротивляясь изо всех сил «охотникам» (теперь уже, вернее, «рыбакам»).— Выбирай!

Перерезая свою веревку, Набонид затрясся. Когда он сорвался вниз, я успел обхватить его одной рукой за пояс, и мы стукнулись лбами. Если б я не удержал его, он бы, наверно, разбился не об землю, а об стену, всего тремя локтями ниже.