– Ты... ты – сирена!

И голоса стихли. Послышался отдаляющийся шорох платья леди.

«Сирена, сирена! – повторял Варгин, выходя по коридору на палубу и с жадностью вдыхая свежий воздух. – Да, она – сирена, но, кто бы ни была, она может делать со мной что хочет... что хочет. Я в ее власти теперь!»

Он оглянулся. Из золоченой двери каюты выходила леди, гордая и спокойная, а за нею, подобострастно склонившись, следовал управляющий.

Они прошли мимо, к гостям, не обратив внимания на Варгина, словно тут его вовсе и не было, словно и забыли о существовании его или даже никогда не помнили. Обычная холодность сковывала красивые черты леди; ни глаза, ни бесстрастная складка рта не выдавали ее, и только ноздри расширились, и то слегка – чуть-чуть заметно.

Варгин владел собой плохо. Щеки его горели, рот нервно дергался, и глаза, он знал это, блестели радостью и торжеством. Ему жаль было сдерживать в себе эту радость и торжество, он нарочно хотел поддержать их, испытывая все еще наслаждение ими.

Управляющий, отстав от леди, подошел к нему.

– Что вы делаете тут, молодой человек? – спросил он, взглядывая Варгану близко в лицо испытующим, подозрительным взглядом.

Варгин подбоченился и дерзко поднял голову.

– А не все ли вам равно, что я делаю, человек средних лет? – проговорил он и смерил управляющего взглядом с головы до ног.

Тот усмехнулся, покачал головой и повернулся было, чтобы идти дальше, будто не желая обращать внимания на выходку Варгина, но потом остановился и сказал вполоборота:

– Да, чтобы не забыть: завтра вашего сеанса для портрета у миледи не будет. Вам пришлют сказать, когда вам можно будет явиться к ней.

И прежде чем Варгин успел возразить, он пошел дальше и смешался с толпой гостей.

Варгин, назло управляющему (он уже ненавидел его всеми силами души), остался на яхте до конца бала. И только когда начался разъезд, он заметил, что у него нет шляпы. К ужасу своему, он тут только вспомнил, что забыл ее в потайном уголке за драпировкой, где стояла серая атласная софа.

На другой же день после своего разговора со стариком Зонненфельдтом Елчанинов отправился бродить вокруг дома на Пеньках, желая проверить, все ли там было так, как рассказывал старик.

О странности совпадения, что отставной коллежский асессор был когда-то владельцем именно этого дома, Елчанинов не задумывался. Он посмотрел на дело просто, ему подвернулся благоприятный случай, и он пошел, не рассуждая.

Осмотр подтвердил вполне, что в стене у сада за домом, кроме калитки, было еще углубление, и в этом углублении – железная дверь. Ее ржавые петли оказались смазанными, а у скважины замка на железе виднелись свежие царапины.

«Эге, – сообразил Елчанинов, – отцы иезуиты, видно, пользуются этой дверью и знают о ее существовании! Ну что ж? Воспользуемся и мы ею».

Он попробовал, крепок ли замок.

Дверь запиралась очень плотно.

«Кирш, наверное, подумал бы, что я хочу сокрушить замок, – рассуждал мысленно Елчанинов, – и ошибся бы. Я тоже понимаю, что в данном случае сила только испортит дело!» Он вынул из кармана заготовленный кусок воска, размял его и сделал несколько слепков с замочной скважины.

Возиться долго у двери было опасно. Хотя закоулок и состоял почти из одних заборов и был совсем пустынный, но все-таки мог попасться какой-нибудь прохожий, да и из домашних, чего доброго, кто-нибудь мог выглянуть ненароком из калитки.

Сделав слепки, Елчанинов смело направился было к первому попавшемуся, как он решил сначала, слесарю, но по дороге догадался, что обращаться по восковым слепкам неосторожно, да и едва ли слесарь решится взять такую, явно подозрительную, работу. И он остановился в раздумье, как ему быть.

Ему стоило больших трудов и усилий мысли найти выход из встретившегося ему вдруг затруднения. В глубине души он уже склонялся к тому, чтобы разнести дверь силой. И вдруг словно внезапная вспышка осветила его мозг: он нашел выход, придумав пойти к тому же Зонненфельдту.

Отставной коллежский асессор был домовладельцем; у него, верно, есть знакомый слесарь, через него можно сделать заказ. Он, по-видимому, человек не особенно проницательный, и его можно будет обвести, рассказав какую-нибудь историю.

Елчанинов, не откладывая, отправился к Зонненфельдту и нашел его опять на скамеечке у дверей на дворе в неизменном халате, туфлях и колпаке.

Он рассказал ему, стараясь сделать это как можно развязнее и естественнее, что затеял любовную интригу с одной знатной дамой, которая пропускала его к себе через потайную дверку, так как познакомились и сошлись они случайно, и в дом к ней, как гость, он, Елчанинов, совершенно не был вхож из страха перед старым ревнивым мужем. У него был ключ от этой дверки, и вот он потерял его и не может теперь проникнуть за заветную дверь и дать об этом знать знатной даме тоже не может. Остается только одно: сделать новый ключ, для чего он снял с замка восковой слепок и убедительно просит почтенного Матвея Гавриловича, у которого, вероятно, как у домовладельца, есть знакомый слесарь, поручить тому сработать новый ключ по слепку.

Елчанинову казалось, что он придумал это очень хорошо и, главное, очень правдиво вел свой рассказ.

Должно быть, старик Зонненфельдт был в достаточной степени наивен и действительно непроницателен, потому что очень легко поверил в не совсем правдоподобную повесть и легко согласился