встретиться. А маркиз? – остановил он себя. – Как же маркиз? Причем он тут и зачем? Она должна меня любить».
Дальше он шел и опять думал:
«А за что она должна любить меня? Что я сделал? Чем я лучше маркиза? Вот исполню ее просьбу – тогда другое дело... А пока скорее, скорее к Киршу».
Елчанинов не сомневался, что приятель поможет ему в этом деле. В случае чего он захватит и Варгина, но Кирш, наверное, придумает какой-нибудь план, который можно будет выполнить. Да к тому же он знаком немножко с домом на Пеньках.
«Во всяком случае без него ни на что решаться не буду, – решил Елчанинов, подходя к дому Кирша, – лишь бы застать его!»
Он прошел в сени и взялся за ручку двери. Та оказалась запертой.
«Опять сидит за своими книгами!» – сообразил Елчанинов.
С той самой ночи, которую он почти целиком провел у Кирша, выпив у него почти всю бутылку рома после происшествия на Пеньках, они не виделись. Елчанинов все время ходил только на службу, а остальную часть дня проводил дома «в огорчении и в тузе», как он мысленно трунил теперь над собой. Кирш тоже не показывался к нему.
Елчанинов постучал. Ответа не было.
«Нет, батюшка, уж я дверь выломаю, а достучусь к тебе сегодня!» – озлобился Елчанинов, зная привычку Кирша оставаться глухим ко всему во время занятий.
И он начал так барабанить в дверь кулаками и ногами, что, казалось, готов был разнести весь дом, сотрясавшийся от его ударов. Крепкая дубовая дверь сильно трещала под его кулаками.
– Что вы, сударь мой, неистовствуете? – расслышал наконец за собой Елчанинов старческий голос и обернулся.
Дверь хозяйской квартиры, выходившая в те же сени, была отворена, и на ее пороге стоял старик, маленький, худенький, бритый, в халате, туфлях и ночном колпаке.
– Вам кого угодно? – спросил он Елчанинова, когда тот обернулся.
– А вы здешний?
– Я – хозяин этого дома, отставной коллежский асессор Матвей Мартынович Зонненфельдт, – отрекомендовался старик и не без некоторой грации приподнял свой колпак.
– Вы не знаете, господин Кирш не у себя?
– Нет, не у себя, Если хотите, то есть, пожалуй, и у себя, только его здесь нет.
– Ну да, его здесь нет дома?
– Нет.
– Вы наверное знаете?
– К сожалению, наверное.
– Почему же «к сожалению»?
– Потому что хороший все-таки человек был, хотя и не платил денег аккуратно, но все-таки имел свои достоинства, словом, хороший человек был.
– Позвольте! Как это «был»? А где же он теперь?
– Может быть, там, – и коллежский асессор поднял палец, – а может быть, и там, – и он опустил руку и показал в землю.
– Я вас не понимаю. Что значат ваши слова?
– Я собственно, – пояснил Зонненфельдт, – про душу господина Кирша говорю, а тело его теперь уже там! – и он снова показал в землю.
Первое, что пришло в голову Елчанинову, было, что он, вероятно, имеет дело с сумасшедшим.
Должно быть, он так выразительно глянул на коллежского асессора, что тот догадался о его предположении.
– Вы, вероятно, сударь мой, думаете, глядя на меня, что я с ума спятил и несу вам околесицу, – заговорил он, – а между тем такова воля судеб – сегодня жив человек, а завтра нет его. Вы его хорошо знали, может, приятелями были? Я, кажется, видал вас через окно, как вы к нему хаживали.
– Господи, да что же это? – воскликнул Елчанинов, все еще боясь верить, хотя тон старика был очень похож на правду, – неужели в самом деле случилось что-нибудь с Киршем?
Зонненфельдт пожал плечами и не торопясь ответил:
– С ним случилось то, что должно случиться со всеми нами. Все реки текут в море и происходят из моря же! Так и мы. И дни наши нам не указаны.
– Да как же случилось это? Отчего же никто не дал знать нам? Отчего он не прислал за мной?
– Этого я не ведаю. Я знаю только, что господин Кирш около недели тому назад вышел из дома утром и больше не возвращался. Я подождал его день, другой, а на третий сделал объявку в полицию. Сегодня мне сообщили, что в устье Невы всплыл труп, неизвестно кому принадлежащий, и предложили осмотреть его. Я осмотрел и признал своего бывшего жильца, господина Кирша.
– Вы признали его?
– Труп был сильно попорчен, но, насколько я мог судить, я не ошибся.