его. А несчастному «доставалыцику» заявляет: «Ты всю жизнь дарил мне себя. А он подарил мне меня». Вот тебе и рецепт: дари любимому его самого. И он тебе за это не только благодарен будет. Он без таких подарков жить не сможет. Знаешь, я долго наблюдал за окружением Марфы и понял: все эти мускулистые красавчики видели в ней только красивую бабу, восхищались ее красотой и постоянно ей об этом говорили. Женщине, конечно, такое приятно слышать. Но если она не закомплексованная дура или, наоборот, не страдает нарциссизмом, проблема внешности ее не волнует. Ну знает она, что красива, и ей от этого ни холодно, ни жарко. А скорее, тоскливо, потому что человеку, даже женского пола, хочется, чтобы не только его внешность оценили, но и внутренний мир увидели. Знаешь, что с ней было, когда я впервые заявил ей, что она талантлива? А когда сказал, что у нее хорошие мозги? Этого никакими словами не описать, это видеть надо. И ведь что интересно, она после моих слов еще красивее стала. Огонь в ней загорелся. Она после этого стала встреч со мной искать — чтобы лишний раз про талант и ум услышать. А потом, действительно, в ней и талант, и ум проявился. Я ведь поначалу льстил ей немного. А она поверила и превратилась. В умную и талантливую. И поскольку умна, то понимает, что и я руку приложил к той метаморфозе, которая с ней произошла в молодости. Потом я ей много чего дарил. В чем она нуждалась. А в итоге она во мне стала нуждаться, потому что никто ей таких подарков не дарил. Для твоей Глории, наверняка, другой рецепт нужен. Она знает, что умна. Про талант ей Барчук твердит, кстати, заметь, она на него уже заинтересованным оком поглядывает. А ты найди то, что ей никто никогда не подарит. Кроме тебя. Но только то, что ей очень важно получить в подарок. Ты знаешь, что это?» Сергей не знал. Молочник озабоченно качал головой. «Тогда любовь ли это? — хмурясь, спрашивал он. — Если ты не знаешь, что нужно любимой, где же тут понимание на подсознательном уровне? Тогда ты сначала в своих чувствах разберись».

Так и проходила учеба. Молочник много советов давал. Историю своих отношений с Марфой чуть ли не всю рассказал. А Сергей все больше терялся. И к практике никак перейти не мог. Потому что считал Глорию верхом совершенства. И искренне не знал, какого-такого подарка ей в жизни не хватает.

«Ладно, — в какой-то момент Веня сдался, глядя на несчастную физиономию Ежика. — Придется самому взяться за дело. Попытаюсь прощупать почву. Только ты не ревнуй. Я с ней много времени общаться буду. Глубины души человеческой с лету не прозреешь».

И Глория стала проводить все свободное время с Молочником. А Сережке оставалось ходить вокруг да около и иногда за сахаром и чаем к ней в номер забредать. Чему она несказанно удивлялась: ведь бары на этажах, где можно было выпить и чаю, и кофе, и бутерброд съесть, работали до поздней ночи.

Через несколько дней Веня позвал Сергея к себе и с укором проговорил: «Ну ты даешь, парень! Больше десяти лет с девчонкой общаешься, а совсем ее не знаешь. Должен тебе сказать, что у тебя почти нет шансов». Ежик испугался и рассердился одновременно. С одной стороны, он доверял опыту своего старшего друга. С другой, — какого черта он каркает?! Тогда они чуть не подрались. Вернее, Сергей на Вениамина почти было набросился, да тот своим спокойствием и насмешливым взглядом пыл его охладил. «Я так и знал, что ревность в тебе взыграет. Сейчас еще больше взыграет, когда я тебе кое-что скажу. Ты ведь знаешь, что у нее в раннем детстве умерли родители. И воспитывала ее старенькая бабушка. Бабушка добрая и заботливая. Но все-таки не заменит ни папу, ни маму. У Глории навсегда останется потребность в родительской опеке. И она всегда будет искать в людях качества, присущие родителям. В подругах — качества матери. В мужчинах — качества отца. Если кто-то захочет быть рядом с ней, должен принять эти роли. Вот Галка — ее подруга — это сознательно или подсознательно понимает и опекает Глорию. И та ей за это благодарна. А ты, извини, пока на роль папочки не тянешь. Даже к роли старшего брата не готов. Ты для нее мальчишка, которому в пору сопли вытирать. А ей это надо? Ей крепкое плечо нужно, а не младенчик на шею». Сергей себя младенчиком не считал, но над словами Вениамина задумался. Как играть роль любящего отца, он не представлял. А главное, не был уверен, что Глории это понравится. Тем не менее, ловил моменты, когда можно было бы проявить «родительскую заботу». Пиджак ей на плечи пытался накидывать вечерами, когда холодало. Пару раз проучил насмешников, которые над Глорией шутки шутили. Бутерброды в перерывах между съемками приносил. Но благодарности особой в ее взгляде не замечал. Конечно, «спасибо» она говорила. Но как относилась к нему, так и продолжала относиться. «Ничего, — думал он. — Вот закончится эта ерунда, пойду учиться, подрабатывать буду — тогда все будет иначе. Машину куплю, возить ее в институт буду. Или на репетиции и концерты, если у нее «звездная» карьера сложится. В том, что после съемок проекта Глория останется в Петербурге, он почему-то не сомневался.

Вот только с Молочником у него отношения осложнились. Ежик уже был не рад, что согласился на предложение поэта «войти в доверие» к Глории. Он видел, что девушка искренне радуется общению с Веней. Конечно, ведь он вполне годился на роль «папочки». И общие интересы нашлись — оба обожали поэзию. Напрасно Сергей пытался доказать Глории, что Молочник не Пушкин, и рифмы у него слабые. Она с ним никак соглашаться не хотела, а убеждать он не умел. Тем более, положа руку на сердце, в глубине души стихи Вениамина ему нравились, хоть он и не был большим знатоком поэтического искусства.

Вениамин по-прежнему учил Сергея жизни, а Ежик все больше и больше злился на него. Наблюдательные и жестокие «звезды» не упускали возможности позлословить насчет соперничества маститого поэта и сопливого артиста. Вениамину такие разговоры были по барабану. А вот Сережка был готов растерзать любого, кто подходил с «сочувственными» речами: «Что, бедненький, опять твоя муза к поэту упорхнула? Вероятно, следует ожидать нового гениального творения». А когда Молочника убили, поползли слухи о «мужском» поступке Сережки. Вот за эти слухи Мушкин и ухватился. Ну, если, конечно, не считать отпечатков пальцев на пистолете…

Новый следователь, понятно, материалы следствия Мушкина читал. Поэтому для него Ежик — тоже подозреваемый номер один. И этот вопрос о том, были ли они на крыше. Сергей видел, что представитель закона не поверил их словам. Глория слишком поторопилась со своим заявлением. И что теперь остается? Признаваться в том, что они на крыше были и все видели? А что видели? Привидение. Это уже сумасшедшим домом попахивает, а не тюрьмой. А в сумасшедший дом Сергею никак нельзя. Не берут в учебное заведение его мечты из сумасшедшего дома. Из тюрьмы, может быть, и взяли бы, а вот сумасшедших туда не принимают. И какие поэтому следует предпринять действия? Во-первых, с признанием надо погодить, решил Ежик. А во-вторых, нужно отыскать убийцу. И с привидением разобраться. Это единственное спасение. Только вот опыта расследования преступлений у Сергея не было. Это только в кино да в книжках любой дилетант убийства как орехи щелкает. А в реальной жизни совершенно непонятно, с какой стороны за такие дела надо браться. Проверять алиби? Искать того, кому выгодна смерть поэта? Опрашивать продавцов оружейных магазинов, кому они продали шикарного «стечкина» с глушителем? Чудом откопать свидетеля, который видел, как убийца входил или выходил из кабинета жертвы? Или каждую ночь отправляться дежурить на крышу — вдруг дух там еще раз объявится? А еще надо к завтрашнему показу готовиться. Потому что вылетать из проекта в данный момент никак нельзя. И Глорию подводить нельзя. Вдруг она и вправду звездой станет?

В дверь громко постучали, и Ежик вздрогнул от неожиданности. «Может быть, следует смыться через окно?» — пришла ему в голову глупая мысль. Но, откровенно говоря, умные мысли последнее время его что-то не посещали.

— Да! — обреченно выкрикнул он. — Не заперто. Дверь распахнулась. На пороге стояла Пампушка с покрасневшими глазами.

— Ежик, прости меня! — трагическим тоном воскликнула она и со стуком захлопнула дверь. — Это я сказала следователю, что вы с Глорией вчера были на крыше. Не знаю, что на меня нашло. Он вас уже спрашивал об этом?

— Ага, — сдержанно ответил Сергей.

— И что вы ему ответили? — в глазах Пампушки читалась паника.

— Тебе-то что? — вяло усмехнулся он. — Ты свое дело сделала — сдала нас с потрохами.

— Ой, Еж, я такая дура! Хочешь, я пойду к нему и скажу, что все наврала?

— Ага, — сказал Сергей. — И заодно скажи, что это ты была на крыше и все видела.

— Но я ничего не видела! — проговорила Пампушка, задыхаясь. — Я же, действительно, ничего не видела.

— А зачем ты потащила Глорию на крышу? С кем, кроме Ласточкиной, вы сговорились? Кто это был?