позе.

– Чего тебе? – спросил старик.

– Так что секретное дело, ваше высокородие! – гаркнул солдат, вытягиваясь во фрунт. – Дозвольте наедине доложить.

Марков провел мушкатера в кабинет.

– Жены не опасайся, – кивнул он на Марью Семеновну.

– Вам писулька, ваше высокородие, – сказал ефрейтор и вытащил письмо из-за обшлага шинели.

– Откуда? – с трудом выдохнул старик.

– Из Ново-Ладожской крепости, ваше высокородие.

Егор Константиныч переменился в лице, а Марья Семеновна тихо ахнула.

– Так, понимаю… Спасибо! – сказал Марков. Дрожащей рукой он открыл ящик письменного стола, вытащил горсть серебряных рублевиков и высыпал в ладонь изумленного солдата.

– Покорнейше благодарим, ваше высокородие!

– Тише, тише!.. С ума спятил… Ты что, окарауливал его?

– Никак нет, мы в наружном карауле, а у ихней камеры другие.

– Батюшка мой! – вскинулась Марья Семеновна. – Расскажи ты мне всю правду, не тая, как там моему голубчику живется?

– Полно, старая, погоди, я сам расспрошу. Послушай, как тебя?

– Милованов! – отозвался солдат, как на перекличке.

– Что, порядки у вас в тюрьме очень строгие?

– Не извольте беспокоиться, порядки, как полагается. Только к вашему племяннику господин майор до ужасти приверженные.

– Вот как… Значит, комендант порядочный человек?

– Не могу знать, ваше высокородие! Их благородие уж оченно казенную копейку обожают и расстаться с ней не могут. Пищию что арестантам, что нам отпускают непотребную: солонина – тухлятина, хлебом гвозди забивай…

– Бедный Митенька! – вздохнула старушка.

– Насчет Митеньки не беспокойте ваше сердце: его с майорской кухни кормят.

Егор Константиныч надел очки и развернул письмо. Взор его затуманился, он снял очки и начал их протирать.

– Читай, отец, читай скорее!

Старик обратился к мушкатеру:

– Вот что, братец, выйди из кабинета, подожди там, на лестнице.

– Слушаюсь, ваше высокородие!

Марков взялся за письмо:

– «Дорогой дядюшка! Дорогая маменька! Я заключен в Ново-Ладожскую тюрьму. Мне здесь не так тяжело, как вы, наверно, думаете. Комендант и тюремщик добрые люди и делают послабление против правил, только уж очень скучно. Как хотел бы я повидать хоть на минуточку вас и милую маменьку… – Пробежав глазами полстраницы, Марков продолжал: – Дорогой дядюшка, я придумал удивительный снаряд – подниматься на воздух. Мне нужно проверить его на опыте. Сделайте…»

«Гм, гм… вот неуемное чадо, его и тюрьма не сломила… Ну ладно, потом разберусь».

Егор Константиныч вызвал мушкатера:

– Послушай, Милованов, ты когда в обратный путь направляешься?

– Как начальство прикажет. Дней на пять, на шесть всегда задерживают.

– Обязательно приходи за ответом. Буду ждать!

– Слушаю, ваше высокородие! – Солдат вышел, чеканя шаг.

Егору Константинычу Маркову были далеко не чужды научные интересы. Еще в те далекие годы, когда по воле царя Петра он занял высокий пост главного порохового механика империи, Марков засел за учебники, штудировал книги по физике, химии, механике.

Позднее, когда открылась Российская Академия наук, университетские профессора и адъюнкты, преподаватели гимназии оказались постоянными заказчиками Маркова. Кто, как не бывший царский токарь, мог выточить отлично пригнанные одно к другому магдебургские полушария, [65] сделать электрофорную машину, изготовить микроскоп…

Проникнутый глубоким уважением к науке, Егор Константиныч доискивался до сущности физических и химических явлений, беседовал с учеными, со студентами. Ему были знакомы многие новейшие научные теории.

И все-таки Марков пришел в тупик. Требовалось делать сложные математические расчеты, а у старого токаря все уменье было в руках, геометрия давно вылетела у него из головы. Впрочем, Марков раздумывал недолго.

– К Михайле Васильичу! – вскричал он. – Вот кто дело рассудит до самого корня. Уж ежели он скажет, что Митина затея не пустая выдумка, значит, так оно и есть.

Егор Константиныч давно не был у Ломоносовых, его встретили с радостью; Лизавета Андреевна побежала хлопотать насчет угощения; академик и токарь остались вдвоем.

– Вот, Михайла Васильич, – дрогнувшим голосом сказал Марков, – получил я от Мити весточку из тюрьмы.

– Да что вы! Неужели?! – Ломоносов изменился в лице. – Где он? Что с ним?

Егор Константиныч достал из кармана письмо.

– Читайте, – сказал он. – Послание сугубо личное, но от вас, нашего друга и благодетеля, тайн нет.

Ломоносов читал письмо долго, внимательно, к некоторым местам возвращался снова. В дверях показалась Лизавета Андреевна с подносом, уставленным посудой. Муж замахал на нее руками, приказывая удалиться. Удивленная хозяйка закрыла за собой дверь.

Михайла Васильич встал с торжественным лицом. Он заговорил медленно, разделяя слова:

– В письме вашего племянника Дмитрия Ракитина изложено великое научное открытие. Да-да, именно великое. Ракитин не обманул моих надежд. Из моей корпускулярной теории он вывел такое следствие, до которого я еще не додумался и сам…

– Да вы просто не успели, Михайла Васильич! – извиняющим тоном молвил токарь.

Ломоносов отмахнулся с улыбкой.

– Знаю, все знаю, что вы скажете, друг мой! Да, у меня на плечах гора забот: я должен двигать вперед физику и химию, астрономию и механику, на моих плечах мозаичная мастерская, мне срочно надо закончить портрет государя Петра Великого, к каждому придворному торжеству Михайла Ломоносов обязан представить оду и прочее, и прочее, и прочее… И все-таки… – Он вдруг беспечно рассмеялся. – И все-таки Митька, щучий сын, молодец, ей-богу, молодец! Он шагнул далеко вперед меня. Как вы думаете, Егор Константиныч, – лукаво улыбнулся академик, – может, попросить царицу посадить меня в каземат на годик- другой? То-то бы я там поработал!..

Марков понял шутку, оба посмеялись.

– Но, однако, хватит лясы точить, – серьезно сказал Ломоносов, – пора и о деле подумать. Вот что, Егор Константиныч, опыты с маленькими шарами, о коих пишет Митя, делать вам. Мне за сие взяться никак нельзя: за мной тысяча глаз следит. И ежели Митина инвенция не дай бог раскроется преждевременно, от этого большая беда произойдет, и в первую очередь беда для него. Посему: опыты производить дома и в великой тайне, все досконально записывать: вес шаров, их поперечник, вес грузиков, кои они смогут поднять… Все делать неукоснительно по наставлению Дмитрия, сделанному подлинно научно. А потом со всеми записями ко мне. Верится, что сим изобретением наш дорогой узник проложит себе путь к свободе!

Егор Константиныч уходил от Ломоносова окрыленный.