из Софии:

И дальше в таком же духе – про любовь к Атосу. А внизу подпись: Снежана такая-то, 10 лет.

Или стихи из другого письма:

Было письмо из пионерского отряда имени Атоса: 'Пришлите себя цветного, черно-белый вы у нас уже есть'. Детские письма с фотографиями девочек или мальчиков в усах и при шпагах вспоминаются приятно. Через двадцать лет где-нибудь в Бостоне, Питере или Берлине после моего концерта может подойти солидная дама и сообщить: 'А я не только воспитана на вашем фильме, но даже играла Атоса на школьном вечере и посылала вам свою фотографию'.

И я спрошу: 'Вы обижаетесь, что я тогда не ответил?'

В ответ обязательно: 'Что вы! Все правильно! Как можно реагировать на детские завихрения!'

Три года спустя нас с М.Боярским пригласили выступить на вечере подобных 'завихрений'. Под Ленинградом, в Зеленогорске, во Дворце спорта трудились отряды юных «мушкетеров» и 'гвардейцев', при полной амуниции, при шпагах, плащах и шляпах. Мы чуть-чуть рассказали о съемках, а потом каждый читал или пел, по отдельности.

Семь лет спустя. У меня концерты в Молдавии. В Дубоссарах на заборе близ Дома культуры с любопытством узнал о себе следующее: 'Народный Атос республики Вениамин Смехов выступает с рассказами и с песнями из фильмов'. Ни песен, ни слов о кино я им в благодарность не произнес, но подивился магической силе рекламы – народу собралось 'выше крыши'.

Десять лет спустя, в Париже. Недалеко от площади Nation, в гостях у близких друзей, Володи и Франсуаз. Выходим из дому и видим надпись на соседнем доме: 'Д'Артаньян'.

Володя говорит: 'Это к твоему приезду, всего неделю назад открылся ресторанчик'.

Факт не заслуживает особого внимания, поскольку для Парижа имя гасконца вполне привычное. Даже то не заслуживает внимания, что клиенты ресторана принадлежат к 'сексуальным меньшинствам'. Но интересное открылось чуть позже.

Спустя еще лет пять друг Володя повел нас с Галей во двор, что находится за стеной ресторана. Этим двором и этими доходными домами владел барон Геккерн, и после удаления из России здесь жил его приемный сын, убийца Пушкина Дантес.

Семнадцать лет спустя на концерте в городе Мюнхене ко мне подходили эмигранты-соотечественники. Хвалили «Таганку» и 'Мушкетеров', обращались с привычными комплиментами.

Но самый неожиданный комплимент был получен от пожилой, ярко накрашенной и сильно экзальтированной дамы: 'Боже мой! Я вас вижу! Вы же были кумиром моего детства!'

Народ засмеялся искренне, а я – задумчиво…

Девятнадцать лет спустя. Целый семестр читаю американцам-студентам курс актерского и режиссерского мастерства. Они за это время раскрепостились и повзрослели, а я – впал в детство, в свою студенческую молодость. Экзамен был театральным: собрали полный зал гостей, показали все упражнения с голосом, телом, с партнером, с публикой и сыграли сценки из Гоголя и Чехова. Потом у нас дома, прощаясь с курсом и друг с другом, загрустили. Писали мне в альбом сантименты в прозе и стихах – совсем забыли, что они американцы-прагматики-индивидуалисты, обрусели из-за игры в наш театр… И поздно ночью, со слезами выходя, вдруг вернулись в гостиную: кто-то принес видеофильм с участием их педагога. Включили, смотрят сцену из 'Трех мушкетеров', где Атос готовится застрелить Миледи, потом бросается спасать Д'Артаньяна, стреляет в бокал в его руке, и друг не выпил отравы, и пошла драка, а потом скачка…

Сперва глаза студентов округлились, они серьезно подошли к игре в Атоса-Портоса-Арамиса, но потом поднялся смех, громче всяких норм, и угомонить их было нельзя. А я так и не понял, почему им стало весело. Может быть, угадали, из какого детства я 'выпал', чтобы заразить этой чужой для них романтикой – 'один за всех, и все за одного'?

А может быть, дело не в них, студентах, а в нас самих, сыгравших книгу А.Дюма на свой манер. Людям, воспитанным на западных фильмах и никогда не видевшим фильмов нашего 'Востока', скорее всего, не понять ни феномена 'Трех мушкетеров', ни причин успеха. Был у нас случай убедиться в этом.

Галя вела курс истории русского кино в летней русской школе в Миддлбери, штат Вермонт. Ее студенты смотрели по программе классику нашего кино от Эйзенштейна до Тарковского и Параджанова. А в конце лета состоялась моя лекция о разных направлениях театрального искусства в России. Директор школы Александр Воронцов-Дашков (и граф, и князь в одном лице) решил перед лекцией показать меня как актера в каком-нибудь фильме. Педагоги из России, естественно, предложили 'Три мушкетера'. Достали кассету и наугад запустили вторую серию.

Мы сели в последнем ряду. Смотреть было неуютно. Затылки американцев в темноте выразительно замерли, потом они задвигались, а потом затылки с их хозяевами стали покидать зал. О чем речь? После сильных фильмов прошлого и нынешнего времени, после собственных американских фильмов студентам наш сериал кажется в лучшем случае имитацией голливудских мюзиклов.

Двадцать лет спустя. Я в Праге ставлю 'Пиковую даму' П.И.Чайковского. Солист Оперы, русский баритон Вишняков хвалится: 'У меня 'тарелка', и я ловлю наши программы. Вчера снова показали вашу милость на коне. Первая серия! Хотите посмотреть вторую?' Конечно, не хочу. Хочу поставить оперу, но когда поставил и вернулся домой, то на сцене московского Дома кино, в начале своего вечера, рассказал и про 'Пиковую даму' в Праге, и про старую новость, показанную по первой программе:

Опять по ОРТ гоняют 'мушкетеров'.

Опять я на коне в компании славян, хотя из пеших, не из конных я актеров: меня старик Буденный не благословлял.

Мы двадцать лет назад скакали, не жалея ни пленки, ни Дюмы отца и мать.

Я славлю родину слонов и юбилеев.

Пора и мушкетеров 'юбилять'!

Себе и лошадям не причиняя боли, спокоен нынче и вкушаю благодать: я ставлю оперу; чего же боле?