ссыпать, а корзину снова на спину взвалить, а после рысцой побежал по дороге, что вела к деревне Судзака.

? Итак, дорогой мой?

Нагато мысленно заскрипел зубами. Любит же князь Манасэ светские беседы. Всегда будто ни о чем говорит! Да, господин Нагато — всего лишь грубый, необразованный самурай из глубинки, он и сам это знает не хуже прочих. Но… кто ж ему объяснит, как вообще вести разговор со столь странным господином? Как разобраться в его чересчур изысканных манерах? Как, наконец, научиться понимать толком тягучий, как мед, старинный выговор? Вот, глядишь, — пришел, как человек, пал в ноги, сообщил все, что знает об убийстве на перекрестке и о дерзких предположениях ронина заезжего… Ну, выслушал, — и отпусти по- хорошему! Так нет же. Охота господину теперь знать, что сам Нагато по поводу случившегося думает. А откуда бедному судье знать, чего слишком умный князь от него ждет? Уметь же надо — так нелепо вопросы ставить. Не вдруг ответ и придумаешь…

— Светлейший господин, я совершенно уверен — это работа предводителя местных бандитов Куэмона, — выговорил наконец Нагато.

— И что дальше, дорогой мой?

Сволочь. Снова вопросы задает!

Сидели, кстати заметить, судья и его господин в кабинете княжеском. Неизвестно почему, любил князь именно этот кабинет — старинный, запиравшийся не на обычные бумажные седзи, а на тяжелые, деревянные двери. И ставни — тоже деревянные, отчего в комнате не хватало света, царил вечный полумрак, и по углам, точно в пещере, где злые духи обитают, собирались тени. Князь Манасэ, не признававший новомодных возвышений, расположился на подушках в центре кабинета, в окружении низких столиков, заваленных книгами и уставленных статуэтками. Слуги из замка — ну, им болтать да сплетничать сами боги велели! — не уставали с гордостью рассказывать сельчанам: господин — великий ученый, ночи напролет он сидит над древними рукописями. До рассвета горит в его кабинете одинокая свеча в старинном китайском бронзовом подсвечнике. А зарю утреннюю встречает господин на полу, коль задремлет, преклонив усталую голову на свиток неведомой древности! А еще господин коллекционировал произведения искусства, питал слабость к роскошным одеждам и изысканным интерьерам, но во всех прочих отношениях вел образ жизни столь аскетический, что монаху-отшельнику впору. Крестьяне да слуги — они к чему привыкли? Нетрудно понять — веками становились князьями этой крошечной горной провинции сплошь неотесанные самураи, коим лишь бы поохотиться поудачнее, поесть повкуснее, выпить покрепче и набрать на женскую половину наложниц покрасивее. А тут — ишь ты, даймё — ученый! Невиданно, неслыханно… Нет, не укладывалось такое в крестьянских головах.

Нагато, хоть и сам из благородного сословия, тоже всегда ерзал неловко в этом темном кабинете, уставленном книгами. И уж вовсе невмочь ему было от тяжкого, пряного аромата духов, которые щедро лил на себя господин. Слуги втихую дивились — далеко не каждый день светлейший князь Манасэ ванну принимает. Ходят слухи, научился он этому у волосатых гайджинов — варваров из дальней западной земли со странным именем «Европа». Слышал Нагато истории о столь таинственных людях, но видеть гайджинов лично не видел. А духи князь Манасэ любит, да, — и покупные, и саморучно смешанные. В комнате — не продохнуть. Так и висит в воздухе удушливая смесь заморских благовоний, дыма вчерашних свечей и запаха старых соломенных циновок — татами. Дышать, дышать нечем! Нагато в который уж раз подумал — еще чуть-чуть, и он просто чувств лишится.

Не признаешься, конечно, господину (жить ведь всяко хочется), но каждый раз, как повелитель Нагато запирался с ним наедине в маленьком кабинете с опущенными шторами, воздух, напоенный тяжелыми ароматами, доводил судью едва не до истерики. Надо как можно скорее поведать князю о самом важном и откланяться. Иначе — никак. Почему? Во-первых, Нагато, полузадохшемуся и так из этой шкатулки, замкнутой на все запоры, едва не на карачках выползать придется. Во-вторых, уши у него вянут от странной, медлительно-изящной манеры изъясняться Манасэ: слово поймешь, три — нет. А в-третьих, обстоятельства убийства, случившегося на перекрестке, таковы, что лучше бы господину нос свой породистый в это дело не совать.

Князь Манасэ поднес сложенный веер к губам — верный знак, что молчание судьи его раздражает.

— Однако, светлейший господин, мне кажется — у случившегося может быть и другое объяснение! — бухнул Нагато.

— И какое же, дорогой мой? — На сей раз в голосе Манасэ прозвучали отзвуки легкой заинтересованности.

— Да, да! Может, того торговца и вовсе ронин убил!

Манасэ рассмеялся — звонко и коротко, ровно колокольчик в комнате прозвенел.

— И что же заставило вас, дорогой мой, прийти к такому выводу?

Нагато умным человеком себя никогда не считал, но уж изворотливым — наверняка.

— Я заметил — многие мелочи в положении тела указывают, что незнакомец был убит отнюдь не на перекрестке.

— Вы уверены, дорогой мой? — Князь, похоже, заинтересовался всерьез.

— Да, господин мой, уверен! Торговец был обут лишь на одну ногу. Вторую его сандалию не удалось обнаружить поблизости от перекрестка. А это значит — она лежит в том самом месте, где у несчастного в действительности отняли жизнь.

— Надо же, как вы наблюдательны…

Нагато передернуло. Да, — а вот расспросит Манасэ этого олуха старого, старосту Ичиро, что да как… Нет, внаглую врать не стоит, право.

— Господин, я узнал об этом во время допроса ронина!

Князь Манасэ принялся легонько постукивать веером по ладони свободной руки — стало быть, размышлял о чем-то.

— Любопытно, — пропел он наконец.

— Но и это еще не все, светлейший!

— Что же еще?

— Я практически уверен — торговца убили вовсе не разбойники из банды Куэмона!

— Вот как?

— Да, господин мой!

— И на чем зиждется подобная уверенность?

Нагато мысленно поздравил себя с победой. Все-таки удалось ему заставить господина выражаться нормально — не туманными полуфразами, нервными движениями веера и ироническими движениями тонкой брови. Уже немало!

— Благоволите выслушать, господин мой, — заторопился он. — Когда я осматривал тело, то заметил: на поясе у убитого торговца по-прежнему висит кошелек. Проверил — а в кошельке полно денег! Я и подумал: ну, предположим даже, что Куэмону зачем-то понадобилось оттащить тело жертвы подальше от места убийства, но деньги при трупе оставить?! Ни один разбойник о подобном и не помыслит…