— Овчинникова была этой зимой в Москве?

— Шахов кивнул:

Была. Очень недолго. Один или два дня. С отчетом.

— Встречалась с Жанзаковым?

— Этого не знаю.

— А позавчера? Ее видели в Сосногорске?

— Понимаю, — старший опер отер вспотевший лоб платком. — Может, для кого-то это и сгодится как версия… Но мы-то знаем, — он показал на Барчука. — Сабиру от жены ничего не грозило. Она — другой человек. Поговоришь — убедишься… — Шахов первый раз перешел на «ты».

— Жанзаков раньше здесь жил?

— Сейчас расскажу их историю… — Начальник розыска перехватил инициативу. — Они окончили школу в Сосновке. Тут рядом. Поженились. У Зинаиды тогда еще жили родители, вообще-то она коренная москвичка, дочь бывших высланных. Родители Сабира еще раньше отсюда уехали, после реабилитации. Отец его работал в 258-м строительно-монтажном поезде управления Печерстрой, потом с остальными детьми подался в Душанбе. Когда Сабир закончил ВГИК, начал работать, он несколько лет еще ездил сюда. Потом повстречался с другой. Короче, не вернулся…

— Овчинникова живет одна? Я не имею в виду дочь.

— Одна.

— Жанзаков помогает?

— Думаю, да, — Шахов обернулся. — У Зинаиды Андреевны дубленка, и у девочки шубка. Скорее всего Сабир и привез.

— Где он обычно останавливается?

— В общежитии ПМК, куда мы едем. Иногда у жены.

— Там квартира?

— Частный дом. Зимой в этот раз он у нее останавливался… — Старший опер, как и положено, был более осведомлен. — Быстро приехал и быстро уехал… Я его и не видел.

— Что-нибудь с дочерью?

— Сама болела. Зинаида.

— Серьезное?

— На нервной почве. В детстве не получила необходимого. Авитаминоз, вегетативная дистония. Сейчас это у многих.

Денисов подумал:

«Обе отлучки актера во время съемок, о которых рассказывал режиссер, могут быть связаны не с родителями Жанзакова в Душанбе, а с его бывшей женой в Сосногорске…»

— Когда Жанзаков приезжал в последний раз? В феврале?

— В феврале. Он не ошибся.

— Приезжает обычно один?

— Один, но и с друзьями бывал тоже. — Барчук закурил.

— Кроме семьи, он посещает кого-нибудь еще в Сосногорске?

— А как же? У него здесь полно друзей, однокашников! В Ухте! И у нас в отделе. Мне пластмассовые наручники привез…

— Когда из Малайзии приехал… — вставил Шахов.

— Из Вьетнама. Еще фокус показал… — Начальник розыска достал спичечный коробок, укрепил на ладони. — Он ставит его вот так на край стола. Отходит. И вытянутой рукой, но не касаясь коробка, опрокидывает… «Когда-нибудь, — сказал, — буду стоять далеко от стола и только чуть двину пальцами… Отдам мысленный приказ — и он упадет!» У нас все отделение несколько дней пробовало повторить. Никому не удалось.

Разговор утратил остроту.

— Подъезжаем, — Шахов кивнул на дорогу.

Впереди показались прокопченные трубы, снег вокруг тоже был густо покрыт копотью.

— Наш газоперерабатывающий. Переработка нестабильного газового конденсата. Попросту: сажевый завод, продукция на пятнадцать стран…

За заводом и по сторонам тянулся холодный низменный край, отороченный по горизонту невысоким лесом; остроконечные верхушки елей неброской строчкой чертили границы узора.

— А может, Жанзаков, все же, по какой-то причине приехал в Сосногорск? — спросил Денисов. — Девочка дома?

— В школе! Я узнавал… — Барчук погасил сигарету. — Конечно, Сабир человек непредсказуемый… Все может быть. Пока идет разговор с Овчинниковой, мы постараемся снова все проверить. И тогда скажем точно: в Сосногорске Сабир или нет…

Женщина в кресле, ссутулившись, что-то быстро записывала в толстую тетрадь. Увидев Денисова, сразу убрала записи.

— Вы из Москвы? — Голос оказался глуховатым, простуженным. — Овчинникова. Жена Сабира Жанзакова, — у нее чуточку перехватило горло. Она тут же добавила: — Бывшая.

На ней была натуральная рыжеватого цвета дубленка, валенки, но внимание Денисова привлекло другое — на столике, рядом с креслом, он увидел связанные, как носки, теплые, из грубой шерсти варежки.

«Это она! Приходила к поезду „Таджикфильма“ в Москве, разговаривала со скуластой гримершей…»

— Денисов, оперуполномоченный. Вы уже знаете?

— Сабир пропал, — глаза ее, маленькие, сухие, следили за Денисовым. — Это правда?

— Да.

— Но, видимо, не вся. Из-за этого вы не прилетели бы в Сосногорск!

— Где мы можем переговорить? Я должен записать.

Общежитие было маленьким, на несколько комнат, удачно спланированное: все двери располагались словно по периметру правильного квадрата, в центре квадрата виднелись раковины умывальников. Был предобеденный час, комнаты пустовали.

— Давайте хотя бы сюда, — она пошла впереди.

В угловой комнате стоял телевизор, несколько кресел, — она предназначалась для отдыха, рядом была кухня. Денисов увидел электроплитку, холодильник.

— Я поставила чай. — Овчинникова оказалась скорой на ногу. Через минуту она уже вернулась с чашками. — Вы сегодня уедете?

— Да, но до этого я должен еще кое с кем встретиться в Ухте.

— Мы, наверное, приедем провожать. Хочу, чтобы Люда увидела вас.

— Дочь?

— При возможности очень важно напоминать ей, что отец существует. Я поняла это. Знакомить с друзьями Сабира, показывать фотографии, вещи. Тогда ребенок не чувствует себя брошенным.

— Девочка тоскует?

— Она ничего еще не понимает. Сабир позволяет ей делать с собой все, что она захочет. — Овчинникова повторила слова начальника розыска.

— Живете вдвоем?

— Втроем. Еще старуха — девяносто лет. Дочь выставила, вот и перебивается с нами.

— Чужая?

— Абсолютно! А дочь родная на соседней улице! Свой дом! И смех, и грех!

— Жанзаков бывает в Сосногорске?

— Когда я болею. Он тогда сам не свой. Может, считает себя виноватым. Трудно объяснить. Говорит, все валится из рук. Я это чувствую. Показывает разным специалистам… Один раз профессора привез, чуть ли не академика. Потом знахаря… — Она заговорила отрывочно. — В то же время, пока здоровье… Такие дни! Их так мало! Мне кажется: у меня на лбу написано «Сабир» — и все видят… Не хочет сделать человека счастливым…

Овчинникова вышла. Заваривала чай она чуть дольше, чем требовалось, когда вернулась — глаза были