И Одутловатов поплелся к дому. Но Татьяна окликнула его:
– Стой!
Она предусмотрительно захватила свою тележку-арбу – и не напрасно: Гоша не только ходить, встать не мог. С помощью Кумилкина и Одутловатова Татьяна уложила Гошу на тележку, повезла домой.
Поместила, как и прежде, в сарае.
Три дня Гоше было худо, на четвертый стало легче, температура спала. Лежал слабый, тихий. Регулярно впадал в сон, а во сне что-то бормотал. Татьяна прислушивалась.
– Не виноват я, – жалобно говорил Гоша.
А потом ласково:
– Мамочка, я мыл руки, мыл, мыл… И раму, мама, мыл, мыл…
А потом деловито и строго:
– Ввиду этого перспективы продвижения данного брэнда представляются сомнительными!
А потом запел:
– Милая моя, солнышко лесное…
А потом вдруг скороговоркой:
– Gelbe Blumen bluhen beim Birnbaum. Bluhen beim Apfelbaum blaue Blumen?
Лидия, навестившая Татьяну, пившая чай, как всегда, за столом в салу, прислушалась:
– Чего это он? На каком это?
– На немецком, что ли? – предположила Татьяна, сама учившая в школе немецкий и услышавшая знакомые звуки. – Школу, наверно, вспомнил.
Гоша же продолжил – складно и дробно:
– То sit in solemn silence in a dull dark dock
In a pestilential prison with a life long lock
Awaiting the sensation of a short sharp shock
From a cheap and chippy chopper on a big black block.
– А это уже английский, похоже. Слушай! А он не шпион случайно? – ужаснулась Лидия. Ужаснулась, впрочем, без особого ужаса, скорее даже с интересом.
– Если бы шпион, он бы на одном языке говорил.
– А он международный! И потом, их так учат, что они все языки знают. Недаром же мне казалось, что он как-то не так по-русски говорит.
– Что значит – не так?
– Ну, слишком правильно. И матом не ругается.
– Уже научился… Он вообще изменился очень, Лида, – горестно сказала Татьяна. – И не в лучшую сторону. Вот поправится – буду избавляться от него.
Но избавиться как-то не получилось. Гоша после болезни присмирел и даже изъявил желание поработать:
– Ты чего-то там помочь просила?
– Если бы ты что умел! Ну, тележку мне на базар отвези.
Гоша повез.
Им встретился Валерий, пребывавший, как всегда теперь, в праздничном настроении.
– Привет живой рабочей силе! – язвительно поздоровался он с Гошей. И похвалил Татьяну: – Молодец, Таня! Умеешь мужиков использовать!
Гоша ощетинился.
– Мужик, тебя не трогают? – спросил он.
– Чего такое? – изумился Абдрыков, считавший себя весьма сильным, хотя жизнь неоднократно доказывала ему обратное.
– А того. Подержи, Таня!
Татьяна машинально подставила руки, принимая тележку, а Гоша шагнул к Абдрыкову, резко толкнул его, и тот бесславно свалился в канаву.
Лежа там, он обиженно кричал:
– Так я тоже сумею! Без предупреждения!
Гоша, смеясь, взялся за тележку и покатил ее.
– Радуется, как дурачок, – пробормотала Татьяна, косясь на него.
Мужа ей было не жаль, но видеть унижение человека, пусть даже никчемного, она не любила.
На рынке Татьяна привычно и безнадежно торговалась с Муслимом, а Гоша весело смотрел по сторонам.
– Надо же, сколько всего… Хороший базарчик… И барахлом торгуют…
С трудом оторвавшись от приятного зрелища, он вслушался в диалог Муслима и Татьяны – и ввязался:
– Черненький, ты не наглей! – сказал он Муслиму.
Муслим, человек сдержанный, хоть и южный (там вообще гораздо больше сдержанных людей, чем принято считать), умолк на полуслове, поиграл желваками на скулах и, проглотив ком в горле, спросил Татьяну:
– Он тебе кто?
– Да помогает… Дальний родственник.
– Скажи ему, пусть уйдет.
– Отойди, в самом деле, – попросила Татьяна.
– Не любим правду! – заключил Гоша, хотя никакой особой правды в его словах не было.
И отошел.
– Дикий он у тебя, – заметил Муслим.
– Из деревни, – оправдалась Татьяна.
– А есть ведь нормальные мужчины, – напомнил Муслим, улыбнувшись.
– Да есть, – вздохнула Татьяна, знавшая об этом скорее теоретически: ведь где-то они действительно должны быть.
– Так в чем же дело? – спросил Муслим.
– А в чем?
– Не понимаешь?
Татьяна поняла – по ласковому прищуру глаз Муслима и по их особенному блеску. Но сказала невинно:
– Где уж нам понять. Ладно, пошла я.
Она осмотрелась: где Гоша?
А Гоша шел по рынку изменившейся походкой: легкой и плавной. Походкой охотника. То ткань рубашки помнет, как бы оценивая прочность и качество, то ботинки пальцем щелкнет, будто проверяя износоустойчивость, а сам, между прочим, смотрит не на конкретные вещи, а на все сразу. Видит: вот торговец засунул купюру в толстый бумажник, вот покупательница достала из кармана кофты портмоне…
А вот табачный ларек. Сигареты – дело дорогое, наличности тут немерено. Гоша увидел в окошко, как продавщица в ларьке приняла очередные деньги от покупателя и положила их в коробку из-под обуви, где было уже довольно густо. Он прошел несколько раз мимо. Заглянул:
– Здравствуй, девушка!
– Привет, – отозвалась пятидесятилетняя девушка.
