пять. Мы собираемся сходить в китайский ресторанчик, чтобы подкрепиться. Я очень надеюсь, что вечером, когда эксперимент продолжится, я смогу сравнять счет.

21 января, 3 часа ночи

Счет: Энди — двенадцать, Дэйл — девять. После курицы с лимонным соком душа и тело действуют очень слаженно.

22 января, 4 часа утра

Финальный счет: Энди — четырнадцать, Дэйл — тринадцать.

22 января, 6 часов утра

Счет сравнялся примерно 5:11 по восточному стандарту времени. Вряд ли я смог бы преодолеть разрыв в счете, если бы не владел техников сосредоточения, которой мне удалось обучиться во время моих странствий по свету. Подозреваю, что и розовое масло Энди — она достала его из сумочки — имеет какое-то отношение к случившемуся.

Боюсь только, что, когда в следующий раз наступит контрольное время, я буду не в силах пошевелиться.

30 января, 7 часов вечера

Мне известно, что скаутские законы осуждают половые связи до брака. Но наверно, тот, кто разрабатывал

законы скаутов, не учел, что возникнет необходимость изучить и расширить границы человеческой сексуальности… Почему выяснять, сколько в реке форели, можно, а сколько в человеке любовной энергии — нельзя?!

10 февраля, 8 часов утра

По-моему, вчера ночью я поймал самую большую форель?

13 февраля, 11 часов вечера

Энди только что сообщили, что ее далекий муж Тим серьезно пострадал при аварии на дамбе. Она решила вернуться в Голландию: будет выхаживать его, пока он не поправится. Энди сказала, что ее любовь ко мне неизменна. И что она желает мне всяческих успехов в будущем.

Известие о том, что любовь Энди ко мне неизменна, явилось для меня сюрпризом — и эмоционально, и семантически. Оно меня, как говорится, сразило.

15 февраля, час ночи

Синоптики обещают в Голландии проливные дожди. Надеюсь, мужу Энди трудно будет плавать с загипсованной ногой…

17 февраля, 10 часов вечера

Наукой заниматься гораздо интересней, чем любовью… особенно когда заниматься любовью не с кем.

28 февраля, 3 часа дня

Я решил серьезно заняться антропологией, законоведением и психологией. Можно походить и на уроки живописи — ее преподают в «Брин Mop» — у нас квакеры не разрешают глазеть на обнаженную натуру.

10 марта, 11 часов утра

Я отправляюсь на поезде в Нью-Йорк: буду изучать влияние высоких зданий на племенные структуры. По моей гипотезе, одна из важнейших причин развала современного общества коренится в том, что люди больше не располагают свои жилища по горизонтали, а предпочитают вертикальное построение.

10 марта, 3 часа дня

Нью-Йорк. Величайший город мира. Я решил начать с Центрального Парка, с зеленого святилища, места, где веет стариной, а затем направить свои стопы к крепостям из стекла и бетона, в которых горожане укрываются по ночам.

10 марта, 5 часов вечера

Начинает смеркаться. В парке царят мир и спокойствие. Тихий островок посреди бушующего океана…

10 марта, 6 часов вечера

Меня выкурила из парка группа агрессивных безумцев, которые размахивали трубками и клюшками. Я укрылся в подъезде сверкающей стеклянной башни. Это неожиданный поворот событий. Мне пришлось пересмотреть свое отношение к высоким стеклянным зданиям.

10 марта, 7 часов вечера

Я иду на юг, нахожусь сейчас в самом сердце города. С тех пор как я покинул парк, мне ничто не угрожало.

Может быть, парк олицетворяет собой примитивное животное, живущее внутри каждого из нас? Мой опыт бойскаута, безусловно, подтверждает тот факт, что современный человек, вырвавшись на волю из плена цивилизации, утрачивает над собой контроль. Мне начинает казаться, что управляемый хаос, который царит вокруг меня на улицах, гораздо лучше, чем необузданная природная стихия.

10 марта, 9 часов вечера

Мой бумажник исчез. Понятия не имею, где я сейчас нахожусь. По-моему, за мной охотится несколько — точное число неизвестно — злоумышленников, намеревающихся нанести мне серьезные увечья. Нападение произошло через несколько минут после того, как я купил у уличного торговца бутерброд с сосиской. Я все ж таки умудрился спасти свой магнитофон, но не сомневаюсь, что они за мной по-прежнему гонятся. Меня ударили по голове: рана небольшая, крови немного, однако домой вдруг захотелось страшно. Ну почему полицейского, когда надо, днем с огнем не найти?! Однако нужно бежать, останавливаться нельзя…

10 марта, 11 часов вечера

Меня приютила на чердаке какая-то женщина… вроде бы художница. Тут все черное. Стены, картины, ее одежда, холодильник…

11 марта, 12 часов ночи

Я собирался остаться тут до рассвета, но явился любовник Лейзер (художницы) истрашно разъярился из-за того, что она связалась с друтим художником. Я пытался объяснить, что никакой я не художник, но он вопил: «Театральный художник!» И гонялся за мной с подрамником. Мне удалось выйти из сражения без серьезных потерь, но я понял, что пора уносить ноги. И теперь бегаю по городу в поисках полицейского. По-моему, я заблудился, а наша цивилизация — тот вид в котором она существует, — обречена на гибель. Пожалуй, мне следует по-новому отнестись к занятиям антропологией.

11 марта, 1.30 ночи

Я попал в гущу толпы — тут, на улице, что-то празднуют. Несколько сотен людей поют и размахивают в воздухе флагами. А вот и полицейский. Похоже, мои мытарства окончены…

11 марта, 2 часа ночи

Следует заметить, что с виду праздничное уличное шествие и демонстрация протеста почти не различаются. Однако подходя к сидящему на лошади полицейскому и собираясь попросить его о помощи, следует сперва выяснить, каковы намерения окружающих.

Как только с моих губ сорвались слова: «Меня ограбили», — ко мне ринулась целая колонна конных полисменов, причем явно не горя желанием оказывать мне помощь.

И вот теперь я сижу в большой камере, а вокруг меня сидит дюжина бородатых демонстрантов в сандалиях, которых нападение полиции ничуть не умилило. По тому, как эти люди смотрят на мой черный костюм, мне кажется, что они не принимают меня за своего. Но как бы там ни было, я в безопасности и надеюсь, что, когда меня отведут в суд, я сумею объясниться с судьей.

11 марта, 7 часов утра

Судья велел мне возвращаться в Филадельфию и больше не соваться в Нью-Йорк. Я считаю, что он дал

мне отличный совет. Мое заключение таково: все попытки глубже постичь человеческую сущность, бродя по улицам этого города, обречены на провал. И вот еще о чем я подумал, сидя за решеткой… Ни с кем я не был связан такими тесными узами братства, как с моими товарищами по камере. Сперва, правда, мне пришлось их убедить, что я не подосланный к ним доносчик, но когда подозрения бунтарей рассеялись, мы с пользой провели время: часами распевали песни протеста, занимались йогой и планировали, как нам