Для чего существуют специальные корреспонденты? Почему вы не телеграфируете этому Таппоку? Почему он до сих пор спит?

— Сколько раз мы телеграфировали Таппоку? — спросил мистер Солтер.

— Ежедневно в течение первых трех дней, — сказал секретарь. — Затем по два раза в день. Вчера трижды.

— Вот видите.

— И в последней радиограмме было упомянуто имя лорда Коппера, — добавил секретарь.

— Мне с самого начала казалось, что Таппок для этой работы не годится, — кротко заметил мистер Солтер. — Я очень удивился, когда выбор пал на него. Но больше у нас никого нет. Посылать кого-нибудь другого поздно — раньше чем через три недели он туда не доберется, а за это время может произойти все что угодно.

— Да, погода может совсем ухудшиться, — с горечью сказал лучший автор передовиц.

Он посмотрел в окно, выходившее на гулкую, облицованную плиткой стену. Он посмотрел на водосточные трубы. Он посмотрел на художественного редактора, который пил чай в редакции напротив. Он посмотрел вверх, на маленький клочок неба, и вниз, в бетонный пенал, где механик мыл шею у колонки. В глазах его было отчаяние.

— Я должен осудить нерешительность правительства в самых жестких выражениях, — сказал он. — Оно играет на скрипке, в то время как Эсмаилия горит. Ее искры угрожают краеугольному камню цивилизации, они сотрясут ее до основания своим леденящим порывом. Вот что я должен сказать, но знаю только, что Таппок жив, здоров и погода меняется…

Кэтхен и Уильям заехали в «Либерти» выпить аперитив. Со времени переезда в пансион Дресслер Уильям был там впервые.

— Вы, случайно, не знаете человека по имени Таппок? — спросила миссис Джексон.

— Это я.

— Тут для вас где-то телеграммы.

Телеграммы были найдены и принесены. Уильям вскрывал их одну за другой. Все они были об одном и том же.

Их было около дюжины. Первые были скромно подписаны «Солтер». По мере того как тон их становился резче, менялись и подписи: сначала «Монтгомери Маубрей главный редактор Свиста», затем «Элзенграц управляющий МЕГалополитан». Последняя, которую принесли утром, гласила:

— О чем они? — спросила Кэтхен.

— По-моему, в Лондоне мной недовольны. От меня ждут новостей.

— Как глупо! Вы расстроены?

— Нет… да, немного.

— Бедный Уильям. Я вам помогу. Слушайте. У меня есть план. Я живу в этом городе уже два месяца. У меня много друзей. То есть они у меня были раньше, пока муж не уехал. Теперь они узнают, что вы мне помогаете, и снова со мной подружатся. Это будет выгодно нам обоим. Слушайте. У всех журналистов здесь в городе были люди, которым они платили за новости. Мистер Джейкс, американец, платит Палеологу пятьдесят долларов в неделю. Я вам нравлюсь больше, чем Палеолог мистеру Джейксу?

— Гораздо больше.

— В два раза больше?

— Да.

— Тогда вы будете платить мне сто долларов в неделю, и фрау Дресслер не будет больше сердиться, и нам будет выгодно обоим. Вы знаете, какая фрау Дресслер невежливая… А может быть, двести долларов, потому что я буду работать на вас больше чем одну неделю?

— Хорошо, — сказал Уильям.

— Я захватила из вашей комнаты чековую книжку на случай, если она вам понадобится. Правда, я была бы хорошим секретарем?

— Вы в самом деле считаете, что могли бы что-то узнать для меня?

— Ну конечно! Например, я очень дружу с одним австрийцем (это его жена сшила мне платье), а его сестра — гувернантка детей президента, поэтому они знают все, что происходит у Джексонов. Я зайду к ним завтра… Вот только не знаю, удобно ли будет прийти к ней в дом и ничего не купить, — добавила она с сомнением. — Ваши расходы оплачивает газета?

— Да.

— Газета платит за каноэ, и за этот вермут, и за вещи в вашей комнате?

— Да.

— Тогда мои расходы тоже будут оплачивать… у нее есть ночные рубашки, которые она сшила для дамы из французского посольства, но они не понравились ее мужу и поэтому продаются очень дешево. Четыре крепдешиновые рубашки за шестьдесят долларов. Купить их?

— А вы не думаете, что она сообщит вам новости, если вы их не купите?

— Неудобно будет спрашивать.

— Тогда покупайте.

— И парикмахер, который меня причесывал… он бреет министра внутренних дел. Он наверняка знает много. Только я не могу так скоро опять прийти к нему мыть голову. Может, мне купить у него духи? И я хочу ковер в комнату — пол такой холодный, такой шершавый. Русский, который торгует мехами, — любовник одной из мисс Джексон. О, Уильям, как замечательно мы будем вместе работать!

— Но, Кэтхен, это ведь не мои деньги. Вы знаете, что если бы я был богат, то отдал бы вам все, но я не могу растрачивать деньги газеты…

— Глупый Уильям! Как раз потому я и могу взять эти деньги! Поймите, я не могу их взять у вас. Муж не позволил бы мне взять деньги у мужчины, но у газеты… Я думаю, что мистер Гентакян тоже много знает — это его магазин напротив «Пинг-понга»… О, Уильям, я сегодня такая счастливая! Давайте не пойдем ужинать в пансион, где злая фрау Дресслер. Давайте снова поужинаем в «Пинг-понге». Мы можем купить у Бенакиса баночку икры, и Попотакис сделает нам бутерброды…

После ужина Кэтхен помрачнела.

— Мне сейчас было так хорошо, — сказала она. — Но теперь я думаю: что со мной будет? Вы через несколько недель уедете. Я так долго ждала своего мужа. Вдруг он совсем не вернется?

— Как вам кажется, вы могли бы жить в Англии?

— Я жила в Англии. Там я и научилась говорить по-английски. После того, как мой отец уехал в Южную Америку. Мне было шестнадцать лет. Я работала в мюзик-холле.

— Где?

— Не знаю. Где-то у моря. Там я встретила своего мужа. Он был рад, что может поговорить с кем-то по-немецки. Как он говорил!.. Ну вот, вы напомнили мне о нем, и мне стыдно, что я пью шампанское, когда