Гай немного стеснялся приказывать двум взводным командирам, которые совсем недавно были в равном с ним положении. Однако те воспринимали его приказы с неизменной корректностью. Лишь когда Гай спрашивал: «Вопросы есть?», де Сауза иногда произносил, растягивая слова:

— Я не совсем хорошо понимаю цель этого приказа. Кого мы, собственно, хотим обнаружить, когда останавливаем гражданские машины и проверяем удостоверения личности у сидящих в них людей?

— Членов «пятой колонны», как я понимаю.

— Но ведь они наверняка предъявят удостоверение личности. Вы же знаете, что в прошлом году каждый человек обязательно должен был получить такое удостоверение. Я, например, не хотел его брать, но полицейский заставил меня.

Или:

— Не будете ли вы любезны объяснить мне, почему у нас дежурят одновременно и пожарный караул и взвод для вылавливания парашютистов? Я хочу сказать, если я был бы парашютистом и увидел бы под самолетом очаги пожара, то наверняка выбрал бы другое место для прыжков с парашютом.

— Черт его знает, ведь не я писал эти приказы. Я всего-навсего повторяю их, когда приказываю.

— Да, я знаю. Просто интересно, считаете ли вы их разумными? Я, например, не считаю.

Однако, независимо от того, каким был приказ, разумным или неразумным, на де Саузу можно было положиться — он выполнял его. Казалось даже, он испытывал какое-то странное личное удовольствие, когда старательно делал что-нибудь заведомо абсурдное. Другой командир взвода, Джарвис, требовал постоянного руководства и контроля.

Ослепительное солнце осушало торфянистую почву, и она становилась скользкой, словно пол в танцевальном зале, а в некоторых местах от палящих солнечных лучей даже возгоралась. Алебардисты начали жить по обычному казарменному распорядку дня. На четвертый день пребывания в лагере, вечером, с наступлением темного времени, Гай вывел свою роту на полевые занятия в район, где все местные названия, в память о когда-то жившем здесь исследователе, были взяты, весьма некстати, из Центральной Африки. «Сердце любимого континента Эпторпа» — так назвал этот район де Сауза. Гай провел учение на тему «Рота в наступательном бою», в котором все участники сначала невероятно запутались, затем понемногу разобрались и наконец расположились на ночлег под открытым небом. Стояла теплая, благоухающая сухим утесником ночь. Гай проверил несение службы часовыми на караульных постах, после чего пролежал всю ночь, так и не заснув. Рассвет наступил быстро, и при свете дня даже эта угрюмая местность показалась привлекательной. Алебардисты построились и бодро направились в лагерь. Слегка утомленный бессонной ночью, Гай шагал впереди, рядом с де Саузой. Солдаты позади них пели: «Выкатывайте бочку», «На складе крыски, крыски, крыски, здоровые, как киски, киски, киски», «Мы развесим белье на линии Зигфрида».

— Для настоящего момента эти слова устарели, — заметил Гай.

— А вы знаете, «дядюшка», что не выходит у меня из головы все время? — спросил де Сауза. — Картина времен прошлой войны, которую я видел в одной из галерей. На ней изображено проволочное заграждение и висящее на нем, словно садовое пугало, тело убитого солдата. Не очень-то хорошая работа. Я забыл ее автора. Подделка под Гойю, видимо.

— Я не думаю, что эти песни действительно нравятся солдатам. Они слышали их на концертах, устраиваемых ассоциацией зрелищного обслуживания войск, и теперь вот поют их. По-моему, в ходе войны, так же как и в прошлом, появятся новые хорошие песни.

— Я почему-то сомневаюсь в этом, — сказал де Сауза. — В министерстве информации, возможно, есть отдел военной музыки. Всем песням времен прошлой войны чрезвычайно не хватало того качества, которое укрепляло бы моральный дух солдат. «Мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь», или «Верните меня на дорогую любимую родину», или «Никто не знает, как нам надоело здесь, и никому нет никакого дела до нас». В этих песнях нет ничего, что могло бы получить официальное признание в наши дни. Эта война началась в темноте и закончится в тишине.

— Ты говоришь об этом, Франк, просто для того, чтобы расстроить меня?

— Нет, «дядюшка», чтобы подбодрить самого себя.

Вернувшись в лагерь, они обнаружили в нем все признаки новой паники.

— Вам срочно явиться в канцелярию, сэр.

В канцелярии батальонный писарь и Сарам-Смит упаковывали документы. Разговаривавший по телефону начальник штаба махнул Гаю рукой, предлагая ему пройти к подполковнику Тиккериджу.

— Почему, черт возьми, вы вывели свою роту на всю ночь, не позаботившись при этом об установлении связи со штабом? Вы представляете, ведь если бы управление воинскими перевозками, как обычно, все не перепутало бы, то бригада выступила бы без вас и вы вернулись бы в пустой лагерь. Разве вам не известно, что любой план занятий со ссылками на соответствующую карту следует направлять начальнику штаба?

Гаю это было известно, и он сделал все как положено. Сандерс отсутствовал в тот вечер, и Гай вручил план Сарам-Смиту. Однако Гай промолчал.

— Ну что, вам нечего сказать?

— Виноват, сэр.

— Ну ладно. Проследите, чтобы четвертая рота подготовилась к отбытию в двенадцать ноль-ноль.

— Есть, сэр. Нельзя ли узнать, куда мы отправимся?

— Выезжаем для посадки на суда в Пемброк-Док.

— Чтобы следовать в Кале, сэр?

— Это, пожалуй, наиглупейший вопрос из всех, когда-либо заданных мне. Вы что же, совсем не следите за новостями?

— Со вчерашнего вечера и до сегодняшнего утра не следил, сэр.

— Тогда понятно. Немцы заняли Кале. Идите в роту и готовьте ее к выступлению.

— Есть, сэр.

Возвращаясь в роту, Гай вспомнил, что, согласно последнему письму Тони Бокс-Бендера, его батальон находился в Кале.

2

Вот уже две недели, как почта в алебардийскую бригаду не поступала. Когда она наконец пришла, Гай получил два письма от отца, написанные с интервалом в десять дней.

«Отель „Морской берег“,

Мэтчет, 2 июня.

Дорогой Гай.

Мне неизвестно, где ты сейчас находишься, видимо, ты не имеешь права сообщать такие данные, однако надеюсь, что это письмо дойдет до тебя, где бы ты ни был, и ты поймешь, что я всегда о тебе думаю и часто молюсь за тебя.

Тебе, наверное, писали, что Тони был в Кале и что никто из них не вернулся оттуда. Его считают без вести пропавшим. Анджела решила, что он попал в плен, но и ты, и я слишком хорошо знаем и его самого, и его батальон, чтобы согласиться с такой возможностью.

Он всегда был очень хорошим и веселым мальчиком, и я не смог бы просить более почетной смерти для любого из тех, кого я люблю. Это достойная смерть, о которой мы молимся.

Если получишь это письмо, напиши, пожалуйста, Анджеле.

Преданный тебе, нежно любящий отец — Дж. Краучбек».

«Отель „Морской берег“,

Мэтчет, 12 июня.

Дорогой Гай.

Я уверен, что ты написал бы мне, если бы это было возможно.

Тебе сообщили новости о Тони? Он — военнопленный, и Анджела, естественно, я думаю, в восторге просто потому, что он жив. Конечно, на то была божья воля, но радоваться я не в состоянии. Все указывает на то, что война будет длительной, более длительной, пожалуй, чем первая. Провести многие годы в безделье, отрезанным от своих соотечественников, полным сил и энергии, — это ужасное испытание для

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату