шкурой.

— Подожди, Арся, — говорил Антон, — разберемся.

— Выходит, я вор?!

— Никто на тебя не думает, — сказал Толик Находка.

— Как не думает?! — бушевал Арся. — В моем мешке песец этот драный? Или не в моем? Значит, я вор и есть!

— Так и есть, — сказал Шкерт.

— Ах ты… — сквозь зубы сказал Арся и бросился к Шкерту. Антон и Толик силой удержали его.

— Пусти, Тошка, — бешено сказал Арся, — не трону я его, только в глаза посмотрю.

Его отпустили, и он почти вплотную подошел к Шкерту и заглянул ему в глаза. Шкерт стоял, засунув руки в карманы, и смотрел спокойно и насмешливо. Арся глядел на него долго, и Шкерт не отводил глаз.

— Не он, — сказал наконец Арся и повернулся к Баланде. — Значит, ты?!

Тот сидел на койке, положив руки на колени и неестественно выпрямившись. Глаза у него тревожно бегали по сторонам, а губы тряслись. Все молча смотрели на него, а тут вперед выступил Витька Морошкин.

— Он это, — сказал Витька, — я сам видел, как он в сарай к Прилучному лазил. — Витькин голос дрожал.

К Ваське подошел Шкерт и молча со всей силы ударил его по носу. Баланда закрыл лицо руками. Арсю колотила мелкая дрожь.

— Отомстить хотел, сволочь? — спросил он почти шепотом.

Баланда молчал, и тогда к нему подскочил Славка. Он схватил Ваську за плечи, рывком поднял его и стал наотмашь бить по толстым щекам.

— Шкура! Как ты мог?! — кричал он. — Да тебя под трибунал за мародерство надо! Это ж, это ж… Тюремная морда!

Баланда даже не защищался.

— Перестань, Славка, — крикнул Антон, — разобраться надо!

— Чего тут разбираться, на морде у него все написано! — зло сказал Колька.

— И молчит, — сказал Толик, — другой бы оправдывался…

Антон отшвырнул Славку от Баланды и тихо спросил:

— Ты?

Баланда молчал.

— Он! — завопил Колька и сильно ударил Ваську подвздох.

Васька скрючился, и тут все словно озверели. Я тоже, будто какая-то яростная волна сбросила меня с койки. Антона и Шкерта вытолкнули из палатки, и Баланду били. Били, будто вымещали на нем все свои беды. Будто не Васька Баландин, соломбальский парнишка, был перед нами, а лютый враг, из-за которого погиб мой отец, изранены отцы у Арси и Антона, утонула в море Колькина мать, умер Саня… Не знаю, до чего бы мы дошли, если бы в палатку не вбежали Людмила Сергеевна, Громов и Антон. Они расшвыряли всех в разные стороны.

— Кто начал избиение? — сухо спросила Людмила Сергеевна.

— Я! — с вызовом сказал Арся.

— Я, — сказал Славка.

— Пошто ты? — сказал Карбас. — Я.

— Все! — сказал я.

— Все, — подтвердили ребята.

Молчал только Витька, а Шкерта в палатке не было. Он почему-то не вернулся.

— И ты, Соколов? — жестко спросила Людмила Сергеевна.

— И я! А что? А что!..

Я задыхался. Мне жалко было всех… даже Баланду, который, стоя у печки, размазывал грязной рукой кровь по лицу.

— Кончай базар! — яростно крикнул Громов. — Самосуд мне еще тут устраивать будете.

Я сразу замолчал.

— Разбираться будем в Архангельске, — сказал Громов.

— А пока, — сказала Людмила Сергеевна, — пока я снимаю тебя с бригадирства, Корабельников.

— Его-то за что? — устало спросил Славка.

— За то! — ответила Людмила Сергеевна. — Всем завтракать и на работу. Баландин вместо Бори Малыгина пойдет на кухню. Бригадиром будет Толя. Ты бил?

— Один раз ударил, — смущенно сказал Находка, — все били и я тоже… сорвалось.

— «Сорвалось»! Не думала я, что вы можете стать похожими на фашистов. Кто не бил?

— Я, — тихо сказал Морошкин.

— Бригадиром будет Морошкин.

И она вышла из палатки, уведя с собой Баланду. На него страшно было смотреть. Он вышел согнувшись, за ним потянулись подавленные ребята. «Похожие на фашистов» — такое просто не переживешь. Все вышли, а я остался лежать, и около меня стоял Антон.

— Почему лежишь? — спросил Громов.

— Оставьте его, Афанасий Григорьевич, — сказал Антон. — Трудно ему.

— Встать! — скомандовал Громов. — Кому сейчас легко? Тебе легко? А мне легко?

И он тоже вышел из палатки.

— Пойдем, горюн, — сказал Антон.

И я пошел. И собирал несчастную кайру, пока у меня не потемнело в глазах.

Перед ужином Людмила Сергеевна зашла на кухню. Баландина там не было.

— Где он? — спросила она у Кольки.

— Ушел, — спокойно ответил тот. — Взял полбуханки хлеба, винтовку и ушел.

— А ты? Где был ты? — побледнев, спросила она.

— Я его не удерживал, — грубо ответил Карбас, — пусть походит, подумает.

Людмила Сергеевна выскочила из кухни…

Громов уже уехал, захватив бочки с тушками, на своем «Альбатросе». Ушли и оба Прилучных. Напоследок Иван Иванович сказал Людмиле Сергеевне:

— Да плюнь ты, комиссар, на этих песцов паршивых. А гагачий пух обирать вроде бы перестали…

— Ах, да разве в этом дело, — сказала Людмила Сергеевна.

— Понимаю, — сказал Прилучный серьезно, — но ведь и робятишек понять можно. Такая беда у всех… вот они и не выдержали… Ну, ты — комиссар, тебе и решать. Теперь такие дела. Мы с Иваном на Гусиную Землю пойдем. Здесь никакой охоты нет. И Ольга с нами просится. Марье с мальцом в Кармакулы к доктору надо. Других малых с собой возьмем, чтоб вам не мешали. Справитесь тут?

— Справимся, — ответила Людмила Сергеевна. — И спасибо вам…

— И двух собачек с собой возьму, а уж за остальными вы присмотрите. Недельки через две вернемся…

Он попрощался и ушел. Вся семья и две собаки были уже на ботике. И Людмила Сергеевна осталась одна со своими отчаянными и любимыми мальчишками, а Баландин ушел, и в первый раз она не знала, что делать.

…Вернувшись с работы, ребята заметили на столе обрывок бумаги. Антон взял его. Это была записка от Васьки. Антон прочел ее сначала про себя, а потом вслух:

— «Это не я. Это Шкерт, а его Морошка подучил. Он еще похвалялся, что энтим начальничкам таку