Впрочем, я отвлекся. Музейный инженер, который не хотел возиться с установкой аж пяти микрофонов, при том, что столько их не требовалось, начал гнать пургу, то есть – вешать лапшу на уши великому гуру.

– А хорошо ли это будет? Вот посмотрите, – он показал рукой на микрофонную стойку, – ваши слова попадут в микрофон, который преобразует звуковые волны в электромагнитные колебания. При преобразовании часть энергии ваших слов будет неизбежно теряться. Потом эта энергия по вертикальной стойке устремится вниз, в землю, и космическая энергия вашей речи еще более рассеется в толще земной коры планеты, и до слушателей дойдет лишь жалкое подобие, бледная тень магической силы ваших мудрых высказываний.

Гуру задумался. Надолго задумался. А потом громко воскликнул фразу, которая была переведена следующим образом:

– Ни одного! Вообще не надо микрофонов! Моя истина и так найдет путь к сердцам моих учеников, без посредничества варварской западной техники.

Инженер облегченно вздохнул: и слава Будде, ничего делать не придется.

Эта история тоже частично связана с Эрмитажным театром. В начале девяностых, а может и раньше (не работал я еще в музее) Эрмитаж посетила группа деятелей культуры с Запада. Визит был неофициальный, просто как туристы они в Петербург прибыли. Одна из них, звезда мировой эстрады, отстала от своей группы и заблудилась в коридорах музея. Заблудиться новичку в музее – легче легкого. А госпожа Тайлор еще и языка русского не знает, спросить не может у смотрителей зала, как выбраться. На ее счастье мимо проходили по своим делам два музейных инженера. Как и все наши инженеры, английский они, худо-бедно, понимали, и смогли въехать в ее проблему. Перезнакомились, успокоили ее, поводили по залам музея, потом пригасили в звукооператорскую Эрмитажного театра, где угостили Бонни коньяком с печеньем и поставили записи с ее песнями. Бонни была в восторге от простых российских ребят, которые так хорошо ее принимали. В конце ребята проводили певицу до гостиницы «Астория», где она тогда остановилась. И там выяснилось, что певицу, бесследно пропавшую в музее, уже полдня разыскивает милиция, объявлен общегородской розыск!

В конце своего визита Бонни решила опять зайти в Эрмитаж, попрощаться с милыми ребятами из музея, которые ей так понравились. На этот раз, чтобы она не потерялась, ее сопровождали бдительные секьюрити, а по музею ее сопровождал лично директор с большой свитой. Руководству музея было неудобно за то, что знаменитую гостью банально потеряли и забыли в прошлый раз, а потому этот визит обставили как можно пышнее.

Бонни Тайлор первым делом поинтересовалась: а можно ли увидеть ваших сотрудников, инженеров… (и назвала их имена). Через главного инженера тут же выяснили, что в этот момент они работают на реконструкции одного из залов музея. И хотя зал из-за реконструкции был закрыт для посетителей, желание почетной гостьи было тут же уважено: ее проводили к Александровскому залу, отгороженному ширмами от коридора с посетителями. Картина маслом: ослепительная Бонни Тайлор вошла запыленный ремонтирующийся зал, где два молодых инженера в рабочих робах бурили стены для прокладки кабелей и установки оборудования. Почему это делали инженеры, а не рабочие? А инженеры в России всегда все делают сами. Это у них там, на Западе инженеры берут в руки лишь телефон, авторучку или компьютерную мышку.

Так вот, Бонни подошла к ребятам, которые сразу расцвели улыбками. Она поблагодарила их за прекрасное знакомство, и на прощание пожала им руку. Директор Пиотровский, как безукоризненно воспитанный человек, тоже подошел к ребятам и пожал им руки, попрощавшись. Вслед за ним к нашим инженерам выстроился хвост из сопровождающих директора и каждый из свиты тоже пожал им руки!

Эту историю мне рассказали в музее сами ребята, достоверность на их совести. Но, хорошо зная их и музейные порядки, охотно им верю.

В связи с последними публикациями в СМИ о кражах ценных экспонатов из Эрмитажа меня часто спрашивают: «А что тебе лично известно о хищениях из музея? Ведь ты же как раз в охранной сигнализации работал, тебе лучше знать об этом».

Разочарую читателей: лично мне ничего о хищениях из музейных запасников неизвестно. Хищения ценнейших музейных экспонатов – дело тайное, скрытое, о нем не болтают в курилках. Если б мне и было что-то известно о хищениях из музея, то это означало бы лишь об одно – что я соучастник этих хищений. И тогда бы я не сидел бы сейчас у компьютера в крошечной комнатке питерской коммуналки, а сидел бы на нарах, или на Канарах. Могу подтвердить непреложный факт: во время моей работы в музее ни один сотрудник отдела охранной сигнализации не был замечен в попытках хищения музейных ценностей.

Красть экспонаты из музейных запасников могут лишь те, кто имеет туда свободный неограниченный доступ. А такой доступ в запасники музея имеют лишь сами хранители этих запасников. Мы, инженеры сигнализации (как, впрочем, и любые другие сотрудники) проникнуть туда без их ведома не могли. Теоретически, конечно, инженер мог отключить сигнализацию, скажем в Золотой кладовой Востока (или на любом другом объекте). Но!

Об этом немедленно станет известно на центральном пункте сигнализации музея, а также в службе охраны.

Ключа от массивных дверей у инженера все равно нет, да и печать стоит на дверях.

Вобщем, повторюсь, проникнуть в запасник музея и незаметно вынести что-либо оттуда можно только с ведома и при непосредственном участии хранителя этой кладовой.

Но не все обстоит так уж гладко, бардака в Эрмитаже тоже хватает, даже с избытком! В одном интервью генеральный директор Эрмитажа господин Пиотровский заявил, что в кладовые музея доступ строго ограничен узкому кругу лиц, и все визиты в кладовые строго фиксируются. При всем уважении к Михаилу Борисовичу, он просто не знает истинного положения вещей. Приведу лишь один пример из моей практики.

Как-то меня вызвали в бронзовую кладовую, поправить сбитый герконовый датчик на дверях. Размещается эта кладовая в бывшей квартире коменданта Зимнего дворца у Комендантского подъезда. Скромная такая служебная квартирка дворцового коменданта всего лишь из двенадцати комнат. Когда я пришел туда, меня любезно встретила сама ответственный хранитель бронзовой кладовой Юна Яновна Зек. Пусть вам не покажется надуманной ее фамилия, она подлинная, как и сама хранитель. Юна Яновна показала мне на дверь со сбитым датчиком, а потом внезапно развернулась и ушла. Куда, зачем – а я почем знаю! Главное, что я один на один остался с двенадцатью комнатами ценнейших экспонатов, буквально набитых сокровищами! Как бы вы почувствовали себя на моем месте, читатель? Не знаю, как вы, а я почувствовал себя очень и очень плохо. Я понял, что если из этой кладовой что-нибудь пропадет, то мне потом сидеть-не пересидеть до конца жизни! Поди, потом, доказывай, что ничего не брал оттуда... но ведь мог взять, один там оставался! Кто подтвердит, что я там ничего не брал? «Какие есть ваши доказательства?»

Как инженер охранной сигнализации, я хорошо знал, что в кладовой и у ее входа никаких телекамер наблюдения тогда не было (возможно, сейчас поставили). А значит, у меня и вовсе нет никакого алиби, если меня обвинят в том, что я что-то взял из запасника. Я быстро закрепил шурупами сбитый датчик на дверном косяке, а потом еще полчаса просто стоял и охранял открытую, всем доступную кладовую бронзовых экспонатов из двенадцати комнат. Не бросать же запасник совсем без присмотра! К тому же, и сигнализация с объекта была снята по телефонному звонку Юны Яновны на центральный пульт музея.

Когда Юна Яновна объявилась, наконец, я спросил ее, почему она так внезапно ушла, бросив кладовую на меня, постороннего, вобщем-то, человека. Она элегантно проигнорировала мой вопрос. Можно представить себе, что в те годы творилось в других кладовых Эрмитажа.

Один наладчик из нашего отдела проводил кабель сигнализации в помещении Русского отдела музея. И за батареей отопления обнаружил завернутую в тряпицу фигуру пастушки из позолоченной бронзы. Он немедленно доложил об этом в охрану Эрмитажа. Ясно было, что фигурку похитили, спрятали, и приготовили к выносу. Вот только сотрудники отдела не могли сказать: откуда похищена эта фигурка пастушки? Инвентарного номера на ней не было, а значит, если б ее вынесли, то никто и никогда не хватился бы этой фигурки, поскольку по реестрам музея, по номеру она нигде не числилась. Вызвали срочно в музей, привезли