достаточно лишь бросить взгляд? Да! Именно так. Достоинство человека (она прикрылась словечком «человека») выявляется в его поступках. Господи, это же совсем другое: достоинство, поступки... Нравится, и все тут. К чему лицемерить. Я же чувствую и всегда чувствовала, когда мне мужчина нравится. Как парус чувствует ветер.
Откровеннее всех выражал свою радость по поводу появления Смилтниека Борис Исаакович. Хотя, вполне возможно, тем самым он старался скрыть свою нервозность. Феликс Фолькович, убедившись, что Мелита перестала внимать его объяснениям о свойствах коробки скоростей в «Жигулях», закурил сигарету и воспользовался всеобщим замешательством, чтобы выпить рюмку коньяку. Смуйдрите взяла на себя практические заботы о госте, высвобождая для него место за столом, но Смилтниек, поздоровавшись со всеми, стоял в углу комнаты и довольно долго беседовал с Людмилой, которая также не выказывала желания вернуться к столу.
Центр тяжести всеобщего внимания недвусмысленно сместился. Сразу стало ясно, что анекдоты Бориса Исааковича не вызывают прежнего отклика. Все поглядывали на доктора — внимательно, выжидающе.
— Идите, идите сюда, док! — не унимался Борис Исаакович. — Не то для вас вечер закончится всухую. Возьмите бокал. Выпьем за филиппинскую парамедицину: говорят, там черепа вскрывают пальцем. Вы в это верите?
Смилтниек сначала посмотрел на Людмилу, словно извиняясь за прерванный разговор, потом пристально глянул на Бориса Исааковича и с едва заметной иронией отвесил легкий поклон.
— Очень сожалею. Не приходилось бывать на Филиппинах.
— Ну, тогда выпьем за Ригу, которая, что ни говори, прекрасный город!
— Безо всяких «что ни говори»! — с жаром возразила Людмила.
— Охотно. Но, к сожалению, и в Риге я никогда не был.
— Ну, знаете, док, вы дали промашку. Своей неделикатной откровенностью вы прямо-таки шокируете наших уважаемых гостей, виновниц сего торжества.
— От души прошу извинить меня.
Мелита неправа, какая чушь! Взгляд его совсем нетрудно выдержать. Просто мы отвыкли от мужчин, которые в женщине видят женщину.
— Вы никогда не были в Риге? — воскликнула Мелита, словно пробудившись ото сна,
— Не был.
— Садитесь, док, садитесь к столу. — Борис Исаакович во что бы то ни стало хотел усадить Смилтниека рядом с собой. — Я где-то читал, что в Китае во время операции аппендицита у одного мужчины в животе обнаружили эмбрион человека. Полагают, эмбрион был его братом-близнецом. В это вы верите?
— В своей практике с подобными вещами мне не приходилось сталкиваться.
Все наскоки Бориса Исааковича разбивались о сдержанную учтивость доктора.
В Асе шевельнулось чувство собственного достоинства, и она решила вмешаться.
— Не поговорить ли нам лучше о Харбине, — с такими словами она повернулась к доктору. — То, что вы единственный из нас, кто не был в Риге, это дело поправимое. Навряд ли, однако, кто-то из нас повидает Харбин. Честно скажу: это город, о котором я ровным счетом ничего не знаю.
А про себя подумала: их никогда не следует расспрашивать о том, чего они не знают, надо спрашивать о том, что знают.
Взгляд доктора, внимательный, изучающий, остановился на ней. Ничего-ничего, сказала она себе, маскируя легкое смущение завлекающей, однако не томной улыбкой. Биотоки, в существование которых Ася верила, недвусмысленно предупреждали: любопытство разбужено. Ироническая складка на губах доктора теперь была обозначена не столь резко, в сосредоточенном взгляде читался явный интерес. Такие взгляды льстят женщинам.
Ей уже показалось, что ход удался, однако доктор почему-то все медлил принять приглашение.
— К сожалению, и в Харбине я давно уже не был, — произнес он после бог весть какой долгой паузы. — Города, как и все на свете, в наше время быстро меняются.
Что за упрямство! Похоже, в арсенале доктора не было иного оружия, кроме учтивой уклончивости. Уговаривать его Ася не имела ни малейшего желания. Свое неудовольствие неудачным подключением к разговору она выразила тем, что отвернулась и со скучающим видом принялась крутить на пальце обручальное кольцо.
— А я Харбин хорошо знаю, — бросив на Смилтниека почти неприязненный взгляд, прервала затянувшееся молчание Мелита.
Ее неожиданное замечание (а может, суровость тона) было встречено смехом.
Доктор взглянул на Мелиту и сделался серьезным. Затем глаза его осветились вежливой терпимостью, с которой взрослые иной раз наблюдают за детскими проделками.
— Нет, я в самом деле отлично знаю Харбин, — прежнюю резкость тона Мелита подменила несокрушимым упрямством. — Готова ответить на любые ваши вопросы.
— У нас нет оснований не верить вам.
— А почему бы все-таки вам не проверить меня?
— Чему удивляться, было время, когда экскурсанты разъезжали по всему Китаю! — Борису Исааковичу упорство Мелиты казалось малоинтересным.
— А если я жила в Харбине...
Внешне Смилтниек хранил безупречное спокойствие воспитанного человека, но отдельные его движения, хотя и сдержанные, неспешные, выдавали некоторую принужденность.
— Где вы учились в Харбине? — самой Смуйдрите ее вопрос казался пределом коварства.
— А хотя бы в гимназии Визула.
Смилтниек продолжал улыбаться, однако взгляд его становился все более сосредоточенным. Он включился в игру, в том не могло быть сомнений.
— А жили где? Не в Фу-цзя-дьене?
Вопрос доктора можно было воспринять как шутку.
— Нет, с чего бы я стала жить в китайском квартале. А что если я проживала, ну, скажем, вблизи управления Китайско-Восточной железной дороги?
— Послушайте, а не берет ли начало где-то под Харбином река Амур? — Шишковатый лоб Феликса Фольковича покрылся волнистыми морщинами. — Помните, есть такие вальсы «Амурские волны», «На сопках Маньчжурии»...
— Нет, там течет Сунгари. Она шире Даугавы и довольно глубока. Как в большинстве китайских рек, вода у нее мутная, желтоватая. Ну, разве не так? Из центра города к реке добираются на трамвае. Набережная — излюбленное место для прогулок горожан. Разумеется, не весной, когда Сунгари разливается. В паводок уровень воды довольно высок.
— Стало быть, в Харбине много латышей? — удивилась Смуйдрите.
— Латыши в Харбине, точно так же как и русские, поляки, немцы и прочие иностранцы, были в основном служащими смешанной русско-китайской компании, которой