— Если где-то и есть приятный момент, что вообще сомнительно, то не в этом.

Снайпер поморщился, будто я пукнул в церкви.

— Тебе нужно научиться, — объяснил он, — видеть во всем позитив.

Я уставился на него.

— Я не шучу. Возьми негатив и переверни, получишь позитив. — Снайпер поднял подставку под кружку и перевернул ее, иллюстрируя идею переворачивания.

В обычной ситуации я бы легко объяснил ему, что думаю по поводу его дебильных советов, но мне от него кое-что было нужно, так что я сдерживал пар.

— Просвети меня, — попросил я.

Снайпер уничтожил смеющуюся рожицу одним длинным глотком и погрозил мне пальцем.

— Восприятие, — начал он, переведя дыхание, — это все. Если веришь, что это может пойти тебе на пользу, то так и будет. Улавливаешь?

— Честно говоря, нет, — сказал я.

Избыток адреналина заставляет Снайпера изрекать многозначительные сентенции, как джин пробивает алкоголиков на слезу. Кстати, я пожалел, что не заказал рюмочку.

— Это вопрос веры. Весь успех нашей страны строится на вере. Думаешь, недвижимость в Дублине и вправду стоит штуку за квадратный фут? Ни хрена! Но она так продается, потому что народ верит. Мы с тобой, Фрэнк, были выше других. Тогда, в восьмидесятые, вся страна сидела по уши в дерьме, не осталось ни на грош надежды, но мы верили в себя — мы с тобой. Именно поэтому сейчас мы там, где мы есть.

— Я оказался там, где есть, — заметил я, — потому что хорошо делал свою работу. Надеюсь, и ты тоже, дружище. Мне очень хочется, чтобы это дело было раскрыто.

Снайпер бросил на меня взгляд, от которого оставался один шаг до рукопашной.

— Я охренительно хорошо делаю свою работу, — ответил он. — Просто охренительно хорошо. Ты знаешь общий процент раскрываемости в отделе расследования убийств? Семьдесят восемь. А знаешь мой личный процент?

Он дал мне время отрицательно покачать головой.

— Восемьдесят шесть процентов, сынок. Восемьдесят — читай и рыдай — шесть. Тебе повезло, что я здесь.

Я неохотно изобразил восхищенную улыбку и кивнул, уступая ему победу.

— Наверное, так и есть.

— И ты чертовски прав. — Выиграв очко, Снайпер откинулся на спинку диванчика, но тут же скорчил гримасу и с раздражением поглядел на торчащую пружину.

— Возможно, — сказал я, подняв кружку и задумчиво рассматривая ее на свет. — Возможно, нам обоим сегодня повезло.

— Это как? — подозрительно осведомился Снайпер. Он знал меня давно и во всем видел подвох.

— А ты подумай. Когда приступаешь к расследованию, что самое желанное?

— Чистосердечное признание, подкрепленное показаниями свидетелей и выводами судэкспертов.

— Нет-нет-нет. Соберись, Снайпер. Ты мыслишь конкретно. Думай шире. Одним словом — в чем твоя главная ценность как детектива? Что тебе милее всего во всем мире?

— Тупость. Дай мне на пять минут тупицу…

— Информация! Любая, в любом качестве, в любом количестве — какая ни есть. Информация — это оружие, Снайпер. Информация — топливо. Без тупости мы еще можем как-то вывернуться; без информации — каюк.

— Ну? — поразмыслив, недоверчиво спросил Снайпер.

Я развел руками и улыбнулся:

— Ответ на твои молитвы, парень.

— Кайли в стрингах?

— На твои профессиональные молитвы. Любая информация, какую захочешь, какую сам в жизни не раздобудешь, поскольку тут никто не захочет с тобой говорить, все в подарочной упаковке от твоего самого любимого, специально обученного наблюдателя, то бишь от меня.

Снайпер поморщился.

— Сделай одолжение, Фрэнк, и снизойди на минуточку до моего уровня. Говори конкретно, чего ты хочешь?

Я покачал головой:

— Не во мне дело. Ситуация беспроигрышная, но, чтобы повернуть все на позитив, мы должны быть вместе.

— Ты хочешь подключиться к расследованию?

— Не важно, чего я хочу. Главное — что хорошо для нас обоих, не говоря уж о деле. Мы оба хотим распутать дело, так? Разве не это самое главное?

Снайпер умолк, а потом медленно, будто бы извиняясь, покачал головой:

— Не выйдет. Прости, приятель.

И это он, черт подери, говорит «не выйдет»? Я с вызовом улыбнулся:

— Боишься? Ты остаешься главным детективом. В отчете будет твое имя. У нас в спецоперациях не считают проценты.

— Это вам повезло, — спокойно ответил Снайпер, не заглотив наживку. Он с годами научился лучше владеть собой. — Слушай, я бы с удовольствием взял тебя в команду, Фрэнк, но мой начальник на это не пойдет.

Начальник убойного отдела и в самом деле не самый преданный мой почитатель, но вряд ли это известно Снайперу. Я поднял брови, изображая удивление.

— Твой начальник не доверяет тебе самостоятельно набирать команду?

— Нет, если я не могу обосновать свой выбор. Дай мне что-то серьезное, чтобы предъявить ему, Фрэнк. Поделись своей хваленой информацией. У Рози Дейли были враги?

Козырять тем, что я и так уже выложил достаточно, было бесполезно.

— Не знаю ни одного. В частности, и из-за этого тоже мне и в голову не приходило, что она умерла.

Снайпер глядел недоверчиво.

— Она что, дурочка была?

— Это как сказать, — ответил я, стараясь говорить приятным тоном. Пусть Снайпер сам решает, сколько в моих словах шутки. — Куда умнее тебя.

— Зануда?

— Ни фига подобного.

— Страхолюдина?

— Первая красавица на улице. Ты считаешь, у меня нет вкуса?

— Тогда у нее обязательно были враги. Зануда или уродина живут, никого не задевая, но если у девушки есть мозги, красота и характер, она обязательно кому-то где-то перейдет дорогу. — Снайпер с любопытством взглянул на меня поверх кружки. — Розовые очки тебе не идут, Фрэнк. Ты, видно, в нее действительно здорово втюрился?

Вступаем на зыбкую почву.

— Первая любовь, — пожал я плечами. — Давным-давно. Возможно, я ее идеализировал, но не представляю, у кого могли возникнуть с ней проблемы.

— Никаких бывших с претензиями? Никаких ревнивиц?

— Мы с Рози встречались несколько лет, с тех пор как нам стукнуло по шестнадцать. Кажется, до меня у нее была пара парней, но это же все игрушки: подержаться за ручки в кино, написать имена на партах в школе, а через три недели расстаться, поскольку надоело.

— Фамилии? — Снайпер взял блестящую ручку на изготовку. Похоже, бедняг ожидал неприятный визит.

— Мартин Хирн, тогда его называли Живчик, хотя сейчас он вряд ли откликнется. Жил в номере седьмом, называл себя парнем Рози, совсем недолго, когда нам было лет по пятнадцать. До этого какой-то