— Как насчет журналистов? — вдруг спросила Кэсси.
Сэм покачал головой:
— А что журналисты?
— Ты сказал, что статьи о строительстве шоссе появлялись с 1994 года. Наверняка есть журналисты, которые следили за историей и прекрасно знают, кто скупил землю, хотя и не могут написать. Черт возьми, это Ирландия, здесь нет секретов.
— Кэсси! — воскликнул Сэм, и его лицо просияло. — Ты гений! С меня пиво.
— Лучше почитай за меня отчеты по опросу местных жителей. О'Горман строит предложения, как Джордж Буш. Часто я вообще не понимаю, о чем он говорит.
— Послушай, Сэм, — вмешался я, — если дело выгорит, мы будем каждый день ставить тебе пиво.
Сэм двинулся к своему столу, неуклюже потрепав Кэсси по плечу, и набросился на газетные подшивки с рвением собаки, напавшей на свежий след, а мы вернулись к своим отчетам.
Карта так и осталась висеть на стене и почему-то действовала мне на нервы. Видимо, меня угнетало совершенство исполнения, филигранная тонкость деталей: мелкие листочки в кудрявой массе леса, бугорки камешков в обрамлявшей городок стене. Или я боялся, что однажды подниму голову и увижу смеющиеся рожицы среди набросанных карандашом деревьев. В одном из желтых квадратиков Кэсси изобразила карикатурного домовладельца в костюме, с рожками и торчащими клыками. Она рисовала как восьмилетний ребенок, но, глядя на ухмыляющуюся физиономию, я каждый раз чуть не подпрыгивал на месте.
Я попытался — практически в первый раз — вспомнить о том, что произошло в лесу. Сначала бродил вокруг да около, не признаваясь себе в том, что собираюсь сделать, как ребенок, который сдирает с ноги струп, но боится на него смотреть. Я отправлялся в долгие прогулки — обычно ранним утром или по ночам, если не оставался у Кэсси и не мог заснуть, — и часами бродил по городу в каком-то трансе, прислушиваясь к тихому движению собственных мыслей. Завершалось это тем, что я внезапно приходил в себя перед неоновой вывеской неизвестного супермаркета или перед фасадом старого особняка в роскошном квартале и хлопал глазами, понятия не имея, как сюда попал.
В определенной степени я добился успеха. Отпущенный на свободу разум захлестывал меня потоком образов, бешено крутившихся в голове, и постепенно я научился выхватывать отдельные кадры и удерживать в памяти. Вот родители привели нас в магазин перед первым причастием: мы с Питером, оба в темных костюмах, согнувшись пополам от смеха, смотрим, как Джеми выходит из примерочной — после шепота и долгих пререканий с матерью — с разъяренным лицом и в белоснежном платье, похожем на праздничный торт. Вот чокнутый Мик, местный сумасшедший, весь год ходивший в пальто и дырявых перчатках и вечно бормотавший себе под нос ругательства. Питер говорил, что Мик спятил, потому что в молодости сделал что-то ужасное с одной девушкой и у нее должен был появиться ребенок, поэтому она повесилась в лесу и лицо у нее стало черным. Однажды Мик начал кричать у магазина «Лори». Полиция увезла его на машине, и Мика мы больше не видели. Вот моя школьная парта из старого массивного дерева с выемкой для чернил, вытертая локтями до блеска и исчерканная каракулями (хоккейная клюшка, пробитое сердце, надпись: «Дес Пирс был здесь, 12/10/67»). Ничего особенного, не стоящие внимания пустяки, никаких намеков на то, что реально относилось к делу. Но до сих пор я не сомневался, что первые двенадцать лет моей жизни навсегда канули в Лету. Теперь каждая выплывшая из небытия деталь казалась чудесной и полной таинственного смысла, как кусок древней плиты с полустертыми иероглифами.
Иногда мне удавалось припомнить что-нибудь косвенно связанное с делом. Металлика и Сандра под деревом… Постепенно я понял — и меня это покоробило, — что мы были не единственными, кто считал лес своей территорией и располагался там как дома. В глубине, недалеко от руин, имелась большая поляна — весной ее густо покрывали подснежники, летом буйно разрасталась трава, больно хлеставшая по ногам, а ближе к осени кусты усыпали черные гроздья ежевики, — если нам нечем было заняться, мы следили за собиравшимися там байкерами. Я вспомнил один такой случай, но у него был привкус давней привычки: значит, мы делали это и раньше.
Жаркий солнечный день, солнце припекает мне затылок, а во рту отдает теплой фантой. Девушка по имени Сандра лежит на спине среди помятой травы, Металлика склонился над ней сверху. Ее рубашка спадает с плеча, открывая черную шелковую бретельку. Она запустила пальцы в волосы парня, и они целуются, широко раскрыв губы. «Фу, так и глистов можно подцепить», — шепчет мне на ухо Джеми.
Я крепче прижался к земле, чувствуя, как стебли травы впечатываются в мой живот под задравшейся футболкой. Мы стараемся дышать как можно тише, через рот.
Питер еле слышно чмокнул губами, изображая поцелуй, и мы покатились со смеху, зажимая рты и подталкивая друг друга локтями. Темные Очки и высокая девушка с сережками находились где-то на другом конце поляны. Антракс шатался возле леса, курил, пинал ногой стену и бросал камешки в пивные банки. Питер с усмешкой поднял с земли голыш, швырнул и попал в траву всего в паре дюймов от плеча Сандры. Тяжело дышавший Металлика даже не поднял головы, и мы уткнулись носом в траву, задыхаясь от хохота.
Вдруг Сандра повернула голову и посмотрела на меня сквозь стебли осоки и цветки цикория. Металлика целовал ее в шею, и она не двигалась. Возле моей руки трещал кузнечик. Я ответил на ее взгляд и почувствовал, как сердце медленно падает куда-то вниз.
— Уходим! — резко прошептан Питер. — Эй, Адам, уходим!
Меня дернули за лодыжку, и я пополз назад, царапая ноги о колючие кусты, в укрытие дремучей тени. Сандра смотрела на меня.
Были и другие воспоминания, которые довольно трудно описать. Например, я помню, как слетал по лестницам в нашем доме, не притрагиваясь к ступенькам. Это запечатлелось у меня в памяти до мельчайших деталей: шероховатые обои с выцветшими розами, солнечные лучи, которые били из окна ванной комнаты на площадку, ловя в воздухе яркие пылинки и вспыхивая винным блеском на балясинах; привычная ловкость, с какой мои руки отталкивались от перил, а ноги описывали в воздухе дугу в нескольких дюймах над ступеньками.
Еще помню, как мы втроем нашли тайный сад прямо посреди леса. Словно открыли какую-то таинственную дверь. Здесь буйно росли одичавшие яблони, вишни и груши; обломки мраморных фонтанов сочились влагой в глубоких трещинах, заросших мхом; повсюду торчали тонувшие в плюще статуи, высокие, по колено в траве, с отлетевшими головами и руками, осколки которых валялись на земле среди дикой моркови и мокрицы. Серые сумерки, тихий шорох, капли росы на нашей коже. Ладошка Джеми розовеет на складках каменной одежды, голова запрокинута, чтобы заглянуть в слепые глаза статуи. Глубокое молчание. Я прекрасно понимаю, что если этот сад действительно существовал, то при раскопках его нашли бы археологи и все изваяния уже перевезли бы в Национальный музей, а Марк не преминул бы описать их нам — красочно и в подробностях, но… Проблема в том, что я его помню.
В среду утром мне позвонили сотрудники из отдела по борьбе с компьютерной преступностью. Они просмотрели компьютер нашего последнего подозреваемого в «спортивном костюме» и выяснили, что в момент убийства Кэти он действительно был онлайн. С ноткой профессиональной гордости они добавили, что хоть бедняга и делит компьютер с родителями и женой, у каждого из пользователей в электронных письмах и постах на форумах есть специфические словечки и ошибки в пунктуации. Анализ показал, что в ночь убийства Кэти за компьютером сидел именно наш подозреваемый.
— Дурдом, — буркнул я, повесив трубку и уронив голову на руки.
Мы уже посмотрели запись с видеокамеры в кафе, где опоздавший на автобус парень поедал чипсы, макая в соус, с отрешенным видом вдрызг пьяного посетителя. В глубине души я ожидал подобного результата, но настроение у меня было плохое — без сна, без кофе, постоянная головная боль, — да и раннее утро не самое подходящее время, чтобы хоронить свою последнюю зацепку.
— Что там? — спросила Кэсси, подняв голову от своих бумаг.
— У любителя «кавасаки» железное алиби. Если Джессика действительно видела преступника, то он не из Нокнари и я понятия не имею, где его искать. Мы вернулись туда, откуда ушли.
Кэсси выровняла стопку бумаг и протерла глаза.
— Он местный, я убеждена.
